Девятая рота. Дембельский альбом - Олег Вихлянцев Страница 24

Может, он ошибся, выбирая профессию литейщика? Нет, по большому счету работа эта ему нравилась. Здорово было наблюдать, как из расплавленного металла после остывания формы возникали сложнейшей формы детали.

Но был один недостаток у того, что он делал. Он стоял на своем участке, производил какие-то замысловатые детали, а зачем они, куда пойдут — неизвестно. Ему хотелось понять, для чего они нужны, в какие хитрые механизмы будут поставлены.

Как раньше было? Отлил литейных дел мастер пушку, зарядил картечью и шарахнул для пробы-проверки в белый свет. Красота! Вот это называется замкнутый цикл! А без этого всякая работа казалась ему бессмысленной. Кисло жить. С утра — на завод. С завода — в пивнуху. Из пивнухи — в хибару с крысами. Тоска.

Зачем он, Олег Лютаев, выжил в Афгане? Ради чего? Кому это надо? А сколько классных парней там погибло! Им сейчас На небе, наверное, гораздо лучше, чем Лютому на этой земле. Лютому не хватало войны. Это — факт. Ему недоставало риска, смертельной опасности и даже — крови. Но кровь без смысла — садизм и извращение. А в чем он — тот самый смысл — Лютый пока и сам не знал. Может, действительно, подкараулить этого народного радетеля Шапкина у исполкома, подкатить пушку и картечью по окнам — бах? Только ведь это опять стрельба по воробьям.

Похоронишь Шапкина, на его место придет Пупкин. Расстреляешь Пупкина — найдут Залупкина. Там, наверху, хорошо знают, как гнобить народ.

Правящий класс — неистребим, а потому выживет в любых условиях и на любой почве. Перестроится и выживет. А трындеж о перестройке в интересах народа — россказни для дебилов. Страна вместе с экономикой хиреет и вот-вот развалится, а этим козлам наплевать, они только о своем кармане думают, как бы его набить поплотнее.

В одном только Красноярске больше ста заводов. Спросите любого рабочего, и он вам скажет: работы все меньше и меньше, и денег не платят, и жизни никакой. Цеха замораживаются или отдаются под склады кооператорам, оборудование распродается в частные руки. Да что там оборудование! Лес вокруг — многовековая сибирская тайга — безжалостно вырубается корейцами и вывозится за границу.

Зато Горбачев по телевизору, как вентилятор, размахивает руками, призывая «расширить» и «углубить» то, что давно уже разворовано. А слово «консенсус» в народе давно стало матерным.

Лютый подхватил с земли большой камень, размахнулся и в сердцах запустил его в воду…

Через два дня ему официально объявили об увольнении с завода по сокращению штатов…

Двое оперов сидели ночью в кабинете уголовного розыска и пили водку, закусывая ее килькой в томатном соусе. Рядом на столе, среди бумаг, стаканов и пустых консервных банок лежал проходивший по одному из дел портативный магнитофон, из которого неслась блатная песня…

Мне пел, нашептывал начальник из сыскной:

Мол, заложи их всех! Зачем ты воду мутишь?

Скажи, кто в опера стрелял, и ты — «сухой»,

Не то ты сам себя на полный срок раскрутишь.

А за окном алели снегири,

И за окошком иней серебрился!

Сегодня не увидеть мне зари,

Сегодня я в последний раз побрился…

— Я ничего не понимаю, Денис! — Развел руками капитан Устрялов. — Гоняемся за Быкаловым день и ночь, пасем его, как волки овцу, реально ловим с поличным, а толку — ноль. Мы сколько раз его на одной только наркоте брали?

— Дважды, Толик, — напомнил Кормухин. — А если с организацией притонов считать — четыре раза.

— Мы что, клоуны?

— Сам не пойму, зачем вообще пашем, Толя? — Кормухин разлил горючку по стаканам. — Наверное, по привычке. Уроды жируют, у них и мерсы, и телки такие, что глаза разбегаются…

— Да плевать на телок, Денис! Они скоро не то что заводы, весь город под себя подгребут! Ты разве не видишь, что даже прокуратура у них куплена с потрохами?

— Тс-с! — Кормухин с многозначительным видом приложил к губам указательный палец: мол, у стен есть уши.

— Даже прокурор, — продолжал Устрялов пьяным шепотом, — прокурор под дудку Быкалова пляшет!

Они замолчали. А магнитофон все так же невозмутимо и равнодушно крутил кассету, на которую какой-то неизвестный науке самодеятельный исполнитель записал свой крик души.

Проволока колючая в три ряда!

И тоска, хоть волком вой!

Никуда не денешься, никуда!

Конвой! Конвой!..

— Насчет прокурора полной ясности нет, — задумчиво сказал Кормухин. — Ты на него бочку так вот просто не кати, а то сам под нее попадешь.

— Я что-то не понял, Денис, ты сам-то на чьей стороне? — насторожился Устрялов.

— Да на твоей я стороне, не пыли! Просто все очень сложно, запутано.

— Да не запутано, а загажено! — с болью в голосе сказал Устрялов и уставился пустым взглядом на орущий магнитофон.

Вы бы сделали матрешку, бля, из Сталина,

Вам бы сунули лет десять за художества!

А в тайге так много леса не повалено,

И на выбор лагерей такое множество!..

— Заманал, сука! — Устрялов со всего маху грохнул кулаком по кассетнику: он хрюкнул и замолк. Во все стороны брызнули куски пластиковой накладки.

— Хорошо, что у нас в кабинете телевизора нет, а то ты бы и его раскурочил, — невесело усмехнулся Кормухин. — Знаешь, что, друг мой Устрялов? А не дерябнуть ли нам еще по одной?

Но выпить им так и не удалось. На столе задребезжал телефон. Денис подхватил трубку.

— Кормухин слушает…

— Мужики! — крикнул на другом конце провода оперативный дежурный. — Срочно на выезд. В ресторане «Саяны» какой-то придурок с гранатой нарисовался.

— Толик! — Капитан Кормухин бросил трубку и, открыв сейф, достал оттуда табельный «Макаров». — Хватит водяру жрать. Поехали!

Вооружившись, оперативники бегом бросились на выход. У здания отделения милиции их уже ждала служебная машина.

— СОБР вызови! — крикнул Кормухин, пробегая мимо помещения дежурного.

В последнее время ни один выезд на место происшествия не обходился без спецназа — сводного отряда быстрого реагирования.

Олю окончательно добила ломка. Она металась по квартире, крушила мебель, била посуду, рвала на себе одежду и волосы. Губы у нее были искусаны в кровь, а глаза стали пустыми, черно-коричневыми. Сегодня ночью ей не повезло: она, как ни старалась, не смогла достать себе дозу героина. Точнее, наркотики в городе были, и купить их можно чуть ли не на каждом углу. Но денег ноль. А в душе — отчаянный страх и ожидание еще большей муки.

— Ма-а-а-ма-а-а! — кричала она и билась головой об пол. — Ма-а-мо-чка-а-а!