Удар молнии - Виктор Кнут Страница 26

Но все обошлось. И с лужами. И с КПП, на который я напоролся через двадцать пять километров. Сгнившая караульная будка очень напоминала заброшенный деревенский сортир. И одновременно, да простят меня итальянцы, Пизанскую башню — будку тоже неудержимо клонило к земле. Было ясно, что про нее забыли еще лет пятнадцать назад. В комплект к будке прилагался почерневший от влаги шлагбаум, который уткнулся носом в кусты можжевельника, окаймлявшие дорогу. И все… И никого…

Меня это порадовало. Если честно, то ожидал встретить здесь скуластого воина Российского Минобороны и напороться на грозный окрик: «Стой! Кто идет?!» (в данном случае — едет). Но вместо этого мне вослед лишь весело тренькнули птички. И целый мешок вранья, старательно выращиваемого весь сегодняшний день, пришлось вытряхнуть на помойку. За ненадобностью. Хотя это и к лучшему.

Где-то в тридцати километрах позади меня толстые фермерши уже подоили коров и разогнали своих внучат, сосланных на каникулы в сельскую местность, по домам, когда я свернул с грунтовки и начал с трудом пробираться по заросшей малинником лесной двухколейке. Дорогу обступал смешанный лес, темный и неуютный, безуспешно пытаясь преградить мне путь черными трухлявыми бревнами и тонкими стволами березок. Бревна благополучно рассыпались под колесами «Москвича», а березки, зло обдирая краску с его боков, нехотя отодвигались в сторону. И зеленый старик медленно, но уверенно, словно танк, пробирался вперед. Взвывая мотором и оставляя позади себя примятый к земле малинник. Его хватило на три километра — я засекал по спидометру, — пока перед бампером не вырос настоящий завал из стволов и веток. Разобрать его я смог бы лишь с помощью бензопилы. Но, к счастью, не было в этом необходимости. Машина стояла далеко от торных троп, и на нее мог лишь случайно наткнуться какой-нибудь сумасшедший охотник или грибник, которого занесла бы нелегкая в этот сырой темный лес. А вероятность этого практически сводилась к нулю.

Я даже не стал утруждать себя тем, чтобы наломать елового лапника и укрыть им «Москвич». Лишь запер все двери, достал из багажника рюкзачище весом в полцентнера в, взвалив его на спину, обреченно поплелся вглубь леса, сверяясь каждые сто метров с компасом. По, моим грубым прикидкам, предстояло пройти не менее пятнадцати километров. По пересеченной местности! Минуя ручьи и болота! С моим-то хилым здоровьем!

Я скрипел зубами и тупо пер вперед и вперед по азимуту, огибая елки и ямы с водой. Вспоминая всемогущую «мать» и куплет из фильма «В зоне особого внимания». Как там бормотал измученный марш-броском лейтенант Тарасов? «Что же вы, мои соколики…» Кажется, так?

К счастью, ландшафт скоро повысился, и сырой смешанный лес сменился светлым сосновым бором. Там я сделал первый привал. Следующий короткий привал — через три тысячи шагов. Еще один, третий по счету и более длительный, — уже через две тысячи. К этому времени, по моим прикидкам, я преодолел примерно четверть пути. А «Лонжин» на левой руке показывал уже одиннадцать вечера…

А когда я наконец вышел — точнее, выполз — к озеру Кезамаа, он показывал уже пять утра. Между сосен появились просветы, и я, сбросив с плеч ненавистный рюкзак, прокрался к опушке леса. Осторожно, от дерева к дереву, стараясь без надобности не высовывать носа из-за поросших серым мхом стволов. Дождь прекратился, но мелкая водяная взвесь — то ли туман, то ли сверхнизкая облачность — полностью скрывала от меня противоположный берег. Плохо — трудно выбрать удобный наблюдательный пункт на траверзе нужного мне острова, толком не представляя, где же этот остров находится. Хорошо — если охранники Кезамаа ведут со своей территории наблюдение за противоположным берегом — а в этом можно не сомневаться, — то при такой видимости им ничего не светит. И я могу перемещаться, не опасаясь того, что меня заметят. Только не напороться бы на какой-нибудь шальной патруль с собачками, решивший обойти периметр озера.

Я вернулся к своему рюкзаку и достал из кармашка флакон с антидогом — жидкостью против собак. Тщательно обработал ею одежду и обувь. Вздохнул, взвалил, крякнув, на плечи свое пятидесятикилограммовое проклятье и поплелся вдоль опушки бора, надеясь поскорее наткнуться на удобное место, где оборудую себе «лежку».

На этот раз удача шла со мной параллельными курсами. Буквально через полкилометра берег повысился, оскалился на затянутое серой мглой озеро скальными выступами. Передвигаться стало в миллион раз труднее, но я чувствовал, что скоро, — уже очень скоро! — прибуду на конечный пункт своего экстремального путешествия. И от этого чувства на моих высоких армейских ботинках, как на сандалиях бога Меркурия, выросли крылья. Несмотря на рюкзак-убийцу, слившийся с моей спиной в единое целое, я скакал с камня на камень, будто архар. И действительно, очень скоро обнаружил то, что искал, — идеальный наблюдательный пункт, ровную, поросшую изумрудной травкой площадку, обложенную по краям массивными обломками кварца.

На то, чтобы Лечь, у меня ушло чуть больше часа. Именно Лечь — с большой буквы. Так, как умеют делать это лишь дикари, профессионалы-охотники и те, кто набирается подобного опыта в спецлагерях и спецшколах. Не зная, что я здесь нахожусь, меня не смогли бы обнаружить ни люди, ни собаки уже с расстояния в десять шагов. Я обработал все вокруг антидогом и тщательно укрылся маскпокровом, под которым мог находиться безвылазно несколько дней. Мне было тепло и сухо. У меня с собой был приличный запас воды и провизии. Даже естественные нужды я мог справлять, как космонавт, «без отрыва от производства».

Маскпокров невозможно было бы отличить от огромного валуна, вросшего в землю, если бы из него не торчали два рога перископов компактной шестидесятикратной стереотрубы «Сваровски». Правда, перископы были тщательно замаскированы под веточки хилых кустиков, но росли эти кустики совсем не на месте. Что поделать — издержки…

В своей полуноре-полупалатке я прильнул к видоискателю стереотрубы, покрутил верньер настройки резкости — до упора в одну и в другую сторону — и, не сумев вычленить из тумана ни одного более или менее резкого изображения, отодвинулся в сторону. Оно и к лучшему, что туман. Все равно, надо выспаться. Пообедать — вернее, поужинать (Или позавтракать? Черт его разберет!) — и со свежими силами и ясным взором приступать к наблюдениям. Впереди у меня уйма времени. Я успею увидеть все, что захочу. Вернее, все, что сумею… Все, что покажут…

Из рюкзака я достал пакет с бутербродами и подъел их без остатка. С неприязнью посмотрел еще на один маленький пупырчатый огурец, не решился. его надкусить и, хлебнув из пластиковой бутылки воды, начал устраиваться спать. Впрочем, «устраиваться» — сказано громко. Я просто положил под голову руку и стал ждать, когда же из-за куста вылезет мой знакомый заяц. Если вылезет вообще. Если сегодня его отпустила ко мне зайчиха…

* * *

Я проснулся ровно в два часа дня. Рука, подложенная под голову, занемела настолько, что можно было ампутировать ее без наркоза. Хотя нет, навряд ли. Стоило мне пару раз сжать и разжать кулак, как в него вонзились миллионы острых иголок. И, кажется, я даже почувствовал, как быстрее заструилась по капиллярам кровь.

Я позволил себе поваляться без дела еще пять минут. Поразмышлял о том, как это странно, что за семь часов сна ни разу не сменил неудобной позы, несмотря на затекшую руку. Наверное, сказывается выучка Голоблада. В засаде нельзя лишний раз шевельнуться даже во сне. И все же — проклятье! — как теперь из-за этого меня колют иголки…