Лабиринт для Слепого - Андрей Воронин Страница 26

– Да, от этого. А куда ездил Бычков-Бочкарев? Где он обычно покупал наркотики?

– Обычно покупал Игорь, все время в одном месте.

– Где? В каком месте, не знаешь?

Тамара Колотова пожала плечами и вновь сделала несколько жадных глотков водки.

– Не знаю, где-то в районе Крымского вала. Там, возле выставочного зала, у кого-то из своих.

– Что значит «у своих»? Тамара, постарайся вспомнить, пожалуйста.

Глеб придвинулся к женщине, взял ее за плечи и встряхнул.

– Да не тряси ты меня, я и так вспомню. Слава Богу, мозги еще окончательно не пропила.

– Ну, думай, думай же.

– Дай сигарету…

Тут же на столе появилась пачка хороших сигарет.

Глеб щелкнул зажигалкой. Тамара затянулась, прикрыла глаза и выпустила дым через нос.

– Нет, не могу вспомнить. Они как-то его называли. то ли Клопом, то ли Блохой… А может, Жуком или Тараканом… Не могу вспомнить.

– А может, это тот меценат, о котором ты говорила? Прищепов?

– Не знаю, может быть, и он.

– Так может быть или точно? – настаивал Глеб.

– Не знаю, не знаю… Если я что-нибудь вспомню, обязательно тебе скажу.

– Тамара, послушай, было бы очень хорошо, если бы ты завтра с самого раннего утра собралась и уехала куда-нибудь из Москвы.

– Зачем? – воскликнула женщина, вскакивая с кресла.

– Потому что тебя ищут. И если найдут, у тебя могут быть очень большие неприятности.

– Кто? Кто меня ищет?

– Не имеет значения, – спокойно сказал Глеб. – У тебя есть деньги, чтобы уехать?

– Да нет у меня ничего! И никуда я не поеду!

– Послушай, у тебя есть ребенок, дочь. Ты должна подумать о ней. Так что собирайся и уезжай.

– А цветы? – почему-то вдруг вспомнила Тамара.

Колотова и обвела взглядом мастерскую.

– Да черт с ними, с цветами! – махнул рукой Сиверов. – Не засохнут. Попроси кого-нибудь. А хочешь, я буду заходить сюда время от времени и поливать их?

– Нет, нет, я попрошу соседа. Он нормальный мужик. Правда, старый и едва доползает до своей мастерской. Его дверь напротив.

– Вот и хорошо, попроси его.

Глеб сунул руку в карман куртки, вытащил сто долларов и положил на стол.

– Вот тебе деньги. Думаю, этого хватит, чтобы ты смогла уехать из Москвы.

Тамара Колотова взглянула на мужчину с благодарностью.

– А кто ты такой? Зачем тебе все это надо?

Глеб не ответил, он на некоторое время задумался, затем спросил:

– Как долго отсутствовал Бычков-Бочкарев?

– Ну, может, минут сорок… Не больше часа.

– Понятно, – кивнул головой Сиверов.

– Что тебе понятно?

– Понятно, что тебе лучше уехать.

– Давай выпьем, а то я все пью одна, а ты сидишь и смотришь.

– Я не могу, за рулем.

– Да брось ты, плюнь на все это!

– Не могу, – сказал Глеб, но рюмку свою поднял и сделал маленький глоток.

– Ну вот, уже лучше, – улыбнулась Тамара. – А ты хороший мужик, мне давно такие не попадались.

– Какие «такие»? – усмехнулся Глеб.

– Спокойные, уверенные и не жадные. А самое главное – честные.

– Откуда ты знаешь, что я честный?

– – Я это чувствую.

Глеб Сиверов сидел в своей мастерской в одном из арбатских переулков. Перед ним на столе стоял кофейник, дымилась чашечка, полная густого ароматного кофе. Глаза Глеба были полуприкрыты, сильные руки с длинными пальцами лежали на подлокотниках кресла.

Пальцы время от времени вздрагивали, отбивая такты музыки. Звук был тихий, но мелодия и ритм выдерживались точно. Глеб покачивал головой, словно в это время находился не в мастерской, а сидел в концертном зале.

Он представлял все настолько отчетливо, словно видел воочию. Играли блики на медных инструментах, сверкали трубы. Свет отражался на скрипках, поблескивали пюпитры, шелестели страницы партитур. Медленно, очень медленно огромные крылья занавеса раздвигались, и перед Глебом появлялась сцена. Звучала увертюра Вагнера из «Тангейзера». Глеб Сиверов наизусть знал, что произойдет дальше, но каждый раз он слушал и переживал эту музыку с неизменным волнением.

Его правая рука дрогнула и потянулась к чашечке с кофе. Глебу не хотелось вспоминать то, что случилось с ним много лет назад, но воспоминания неудержимо наплывали. Они были настолько яркими и ошеломляюще сильными, что Глеб мгновенно попадал под их влияние и уже не мог остановить поток мыслей и ощущений. Явственно, очень явственно он слышал звуки, голоса, видел лица своих товарищей, даже ощущал запахи дышащей жаром, потрескавшейся каменистой земли, разгоряченных мужских тел, пороха и раскаленного на солнце металла. Ему даже казалось, что и сейчас, в прохладной уютной мастерской, на его плечах не накрахмаленная рубаха, а камуфляжная форма, прилипающая к плечам, к позвоночнику, насквозь пропитанная потом, потрескивающая на солнце. Он чувствовал запах бензиновой гари и тысячи других запахов, долетавших до него с предгорий.

* * *

Военный лагерь. Кругом – палатки, обнесенные колючей проволокой, вышки, на которых стояли солдаты, а у одной из палаток – его друзья. Лица у всех мрачные, никто не улыбается. Да и кому пришло бы в голову улыбаться в такой момент? Трое их друзей погибли, но двоих еще можно было спасти, их надо было во что бы то ни стало забрать оттуда, вытащить. Но друзей разделяло восемьдесят километров.

Глеб сам не свой расхаживал рядом с палаткой. Он испытывал жажду, но не хотел сейчас ее утолять, хотя бы этим как бы солидаризуясь со своими товарищами, которым сейчас там, в горах, во сто крат хуже, чем ему, они страдают от жажды, мучаются от голода. А самая страшная мука для них – неизвестность, «Они, наверное, думают, – размышлял Глеб о своих друзьях, – что все их забыли, бросили, как это часто случалось на раскаленных афганских землях, бросили и не вернутся за ними, не придут на помощь, не попытаются спасти. Нет, их надо выручить, любой ценой! Ведь они же друзья!»

А к дружбе Глеб всегда относился свято. И его много раз спасали друзья, спасали те, кто сейчас сам находился в тяжелейшем положении. Пять человек – маленькая группа – была сброшена в одном из горных селений. И там его друзья напоролись на засаду. Отряд душманов, оказавшийся в этом селении, по численности во много раз превосходил маленькую группу из пяти бойцов.

Но чтобы спасти товарищей, до них надо было добраться. Глеб уже разговаривал с командиром, но тот отрицательно покачал головой.