Гавана - Стивен Хантер Страница 3

Все замерло. Воцарилась мертвая тишина. Никто не смел ни двинуться, ни взглянуть, ни даже перднуть. Эхо трех выстрелов, казалось, еще отдавалось в мгновенно окутавшемся дымом помещении, но на самом деле единственным звуком был негромкий металлический лязг упавших на пол коробок с кинофильмами. Резкий запах сгоревшего пороха перешиб зловоние дезинфекции. Двое мужчин, сидевших за столом, смотрели через окно на Фрэнки, который наконец взялся за выполнение своего задания.

Он выстрелил через стекло и увидел, как оно разлетелось мелкими брызгами, сверкающими, словно искры из-под токоприемников троллейбуса во Флатбуше зимним днем во время снегопада: эта картина неизменно восхищала его в давно утраченном детстве. Осколки искрящимися вихрями летели во все стороны, а пули обрушивались, словно торнадо, потому что, начисто уничтожив стекло, они уничтожили и то, что находилось за ним. Стол превратился в кучу щепок, столб пыли и дыма, а книжонки с голым бабьем взлетели в воздух, как после взрыва атомной бомбы.

Нельзя сказать, что парни не сообразили, когда и откуда их настигла смерть. Фрэнки знал, что они все же успели это сделать за ту долю секунды, когда оглянулись на шум и прочли в его глазах свой приговор. Но уже в следующую секунду подонков не стало, а пули все продолжали глумиться над ними, заставляя дергаться, крутиться и раскачиваться. Один откинулся в кресле и сразу обмяк, а второй поднялся, выгнувшись, будто его жгло огнем, взмахнул руками, словно хотел отогнать свинцовых пчел, раздиравших его тело, но уже в следующее мгновение рухнул, и его затылок глухо стукнулся о линолеум.

Снова все стихло. Оба тела лежали неподвижно. Впрочем, не так уж неподвижно: внезапно из множества новых дыр, появившихся в теле убитых, хлынули потоки крови, как будто внутри открылись шлюзы. Крови было так много и она вытекала так быстро, что сразу промочила одежду обоих, пролилась с изувеченного лица на обожженную пулями рубашку, потекла по все еще дергавшейся руке, по конвульсивно шевелившимся пальцам на твердый пол, где и растеклась блестящей лужей. Фрэнки дал еще одну очередь, чтобы уж ни в чем не было сомнений.

Отвернувшись от убитых, Фрэнки сообразил, что оружие пусто, нажал на рычажок и освободил пустой магазин. Затем аккуратно вставил другой и почувствовал, как сработала защелка. После этого он посмотрел вокруг.

Дельце не выгорело.

Прямо напротив него с изумленным видом стоял человек, одетый в форму нью-йоркской полиции. Стоял, держа в руке какую-то бумагу казенного вида, и пялился на Фрэнки. Двое вооруженных мужчин на мгновение застыли, пожирая друг друга взглядами.

— Нет! — завопил Фрэнки, предложив тем самым полицейскому разойтись по-хорошему, потому что прекрасно знал, что пришить копа означает своими руками создать себе большие трудности.

Но коп отказался разойтись по-хорошему, и его рука нырнула под двубортный китель, вытащив оттуда полицейский кольт. Он не сводил глаз с Фрэнки, и продолжалось это целую вечность. Следовало врезать копу по башке дулом автомата, но Карабин никогда не умел быстро соображать, а потому где-то через час (так ему показалось) коп выволок револьвер, взвел курок большим пальцем и начал поднимать его, чтобы направить на Фрэнки. Тот снова закричал: «Нет!», но в отличие от первого раза его голос потонул в грохоте выстрелов. Машинка билась и дергалась в его руках, словно змея, отчаянно пытающаяся вырваться.

Коп начал падать назад и вбок, револьвер с грохотом полетел на пол. И из тела сквозь новые дыры тоже обильно хлынула кровь.

Это вывело из оцепенения перепуганных покупателей. Они одновременно кинулись к двери, отталкивая друг друга, чтобы поскорее оказаться подальше от этого сумасшедшего и от его пуль. Кто-то высадил выкрашенное в черный цвет стекло и вывалился наружу через окно, впустив в помещение свежий воздух и дневной свет, которые сразу же разогнали висевшие в воздухе дым и пыль и открыли миру множество голых сисек и задниц. Паника оказалась настолько заразительной, что захватила и Фрэнки: он тоже утратил контроль над собой и бросился бежать, спасаясь от безумного убийцы и совершенно позабыв о том, что безумным убийцей был он сам.

На это тоже потребовалось время. Но в конечном счете проход освободился, и Фрэнки выбрался на улицу.

Он сразу же заметил две вещи.

Первое — там не было ни Ленни, ни автомобиля. Зато второе как раз было, и это была лошадь.

Вовсе не ковбойская лошадь (хотя какую-то секунду Фрэнки думал именно так), ведь ковбоев теперь не осталось нигде, кроме телевизора. Это была полицейская лошадь, на спине которой сидел полицейский, и она неслась галопом через суматоху переполненного машинами Бродвея, под вопли автомобильных гудков и крики бросавшихся в разные стороны людей.

«Дерьмо», — подумал Фрэнки.

Полицейский, сидевший верхом на лошади, вероятно, очень часто смотрел телевизор: он достал оружие, пригнулся к лошадиной шее и принялся стрелять во Фрэнки. Конечно, в телевизоре или в кино противник полицейского всегда падает, обычно получив пулю в руку или в плечо, но в реальной жизни ничего подобного не происходит. Вот и сейчас пули летели неизвестно куда, хотя Фрэнки все же увидел боковым зрением, как разлетелось еще одно черное стекло.

А всадник несся вперед, все ближе и ближе, хотя никто не знал, зачем он это делал. Может быть, из одной лишь глупости, может быть, из желания прослыть героем, может быть, все это произошло вообще случайно, но он ехал прямо на Фрэнки поперек потока автомобилей, протискиваясь между бамперами, и гнал лошадь галопом, будто намеревался втоптать Фрэнки в тротуар.

Фрэнки в ужасе смотрел на приближавшегося всадника и видел широко раскрытые, налитые кровью глаза лошади, в которых тоже стоял страх, видел выступившие на шкуре пенистые хлопья пота, слышал грохот подкованных копыт по тротуару и тяжелое, надсадное дыхание животного, которое, как он теперь понимал, по сравнению с ним было огромным и собиралось растоптать его, словно жука.

Он даже не принимал этого решения, да тут и нечего было решать; просто Фрэнки оказался единоличным владельцем злобно рычащего датского автомата, который за две секунды изверг весь свой заряд в грозное животное. Сам Фрэнки ничего не слышал — стрелки в разгар баталии всегда мало что слышат. Однако он чувствовал, как оружие, яростно содрогаясь, пожирало содержимое магазина, и ощущал вылет из экстрактора стреляных гильз, разлетавшихся во все стороны, словно горячие, только что изготовленные шарики воздушной кукурузы.

Очереди прошили грудь животного. Раны сразу же широко раскрылись, словно прорубленные топором, а лошадь на всем скаку остановилась и вскинулась на дыбы, сбросив своего крошечного наездника на тротуар. В следующее мгновение огромное животное жалобно заржало, осело на задние ноги и потоки крови хлынули из его пробитой груди, изо рта и носа, потому что кровь из расстрелянных легких пошла в дыхательное горло и носовые ходы. Лошадь билась, пытаясь встать, поскольку не имела никакого понятия о смерти, которая уже овладевала ее телом. А затем большая голова упала вперед, и животное застыло в неподвижности.