Волчий зарок - Михаил Серегин Страница 3

– Знаешь, Саша, – проговорил наконец Каширин. – Сегодня мне вспомнились времена моей молодости. Не знаю почему, но здесь, в Афинах, я думаю о тех днях все чаще и чаще. И я понял, что за всю мою беспутную жизнь у меня был лишь один настоящий друг – Володя Полунин. Мне только с ним всегда было легко и просто. Так же, как сейчас с тобой...

– И что же с ним случилось? – поинтересовался Юсупов.

– Его посадили, – вздохнул Каширин. – А я даже письма Вовке в зону не написал.

– Он тоже вор?

– Не знаю, – пожал плечами Алексей. – Тогда он был просто сопливым юнцом, верившим в благородство людей и справедливость закона. А сейчас... Кто Вовка сейчас, я не знаю. И, наверное, не узнаю никогда!..

Утро выдалось ясное. Бездонное голубое небо казалось перевернутой над городом фаянсовой чашей. И лучи солнца, только что начавшего свой ежедневный маршрут над крышами высотных домов, казалось, отражались от ее искристого дна. От этой запредельной сверкающей высоты могла закружиться голова, но Полунин в небо не смотрел. Его взгляд был обращен к земле. Туда, где теперь навеки нашла свой приют Анна.

Ровно год прошел с того момента, как банда Музыканта, нанятая беспредельщиком Сатаровым, расстреляла машину Тошки-Самбиста. Как раз в тот момент, когда друг Полунина и глава одной из крупнейших в городе бригад рэкетиров отвозил жену Владимира в безопасное место. На дачу, где Полунин собирался спрятать Анну и сына Антошку от возможных покушений. Но он опоздал.

«А почему бы тебе, Владимир, не отвезти нас самому на дачу?» – спросила Анна Полунина вечером, накануне своей смерти. Владимир отказал ей. Он сейчас уже плохо помнил, что послужило причиной для этого отказа. Трагическая смерть жены тогда изменила все в его жизни, сделав все планируемые ранее дела неважными и бессмысленными. Полунин не мог вспомнить о них. Но эта просьба Анны теперь безмолвным укором всегда звучала в его голове.

«Почему не ты? Почему доверяешь судьбу семьи чужому человеку?»

– Прости, – тихо ответил Полунин голосу из прошлого и еще ниже склонил голову. И повторил: – Прости.

Он стоял почти в самом центре городского кладбища и не мог поднять взгляд к мраморному обелиску с фотографией жены. Полунину казалось, что Анна смотрит с немым укором на него оттуда, из запредельного мира, через эту фотографию. И отделаться от этого ощущения Владимир не мог. Как не мог после смерти Анны смотреть ни на одну из ее фотографий.

Сынишку Антона Полунин с собой на кладбище не взял. Он специально поехал к могиле жены ранним утром, пока сын еще сладко спал. Мальчик оказался свидетелем убийства и очень долго переживал увиденное. Полунину просто не хотелось, чтобы, едва успокоившись, сын снова пережил те страшные события, вспомнив о них у могилы матери.

Не взял с собой Владимир и единственных близких ему людей, оставшихся в этом городе, – Шакирыча и Славку Болдина. Полунин хотел побыть наедине со своими чувствами у могилы жены, рассказать ей о прожитом годе так, будто Анна могла услышать и ответить ему. На этой исповеди посторонние были не нужны.

Он недвижимо стоял у изголовья могилы, все ниже и ниже опуская голову. По щекам Полунина катились слезы, срываясь с подбородка в траву, но Владимир не замечал их. Он вообще не видел ничего вокруг, вслушиваясь в звучавший в ушах голос погибшей Анны:

«Почему ты сам не отвез нас, Володя?.. Почему?»

Неожиданно за спиной Полунина, на центральной аллее кладбища, протяжно заревел автомобильный клаксон. К нему присоединился еще один. Следом еще и еще... Машины ревели непрерывно, отдавая дань памяти усопшим. Полунин обернулся.

Центральная аллея была забита машинами, и Владимир удивился тому, что не услышал их приближения. Перекрывая все движение, дорогу заблокировали несколько джипов, «Мерседес», серебристая «Ауди» и бордовая «десятка». Около машин, опустив головы, стояли десятка полтора крепких парней. А водители не отпускали клаксоны, не сводя глаз с Полунина. Владимир грустно улыбнулся и быстрым шагом пошел к запрудившим аллею автомобилям.

Из бордовой «десятки» к нему навстречу выбрались двое мужчин: высокий, широкоплечий и краснолицый Шакирыч и гибкий, словно былинка, Славка Болдин. Рамазанов первым подошел к Полунину и опустил тяжелую руку ему на плечо.

– Извини, Иваныч, что мы приехали без приглашения, – густым басом проговорил он. – Знали, что ты один хочешь побыть, но не приехать не могли. Мы тоже ее любили, и нам хотелось бы, чтобы Аня увидела нас рядом с тобой. Знала бы, что мы не оставили тебя и не оставим...

Болдин хотел что-то съязвить в ответ на излишне пафосное обращение Шакирыча к Полунину, но сдержался. Острый на язык Славка прекрасно понимал, что Владимир сейчас находится не в том состоянии, чтобы воспринимать ироничные пикировки.

Полунину нужно было услышать что-то подобное тому, что сказал Шакирыч. Поэтому Болдин и промолчал, решив напомнить Рамазанову об этой напыщенной речи как-нибудь в другое, более подходящее для этого время. Славке в этой ситуации оставалось только подойти поближе к Полунину и дружески похлопать его по другому плечу.

Следом за Болдиным к Владимиру приблизился Колька Батурин. Еще год назад он был одним из помощников убитого Самбиста. А теперь, после всеобщего одобрения братвы, возглавил бригаду Самбиста. Большинство ее бригадиров погибло во время бойни, устроенной тем же Музыкантом в помещении спортивного зала. Однако, пережив тяжелые времена, бригада возродилась и теперь заново отвоевывала собственную территорию.

– Иваныч, ты меня, в натуре, извини! Я говорить не мастак, – переминаясь с ноги на ногу, пробормотал Батурин. – Но знай, что мы сочувствуем тебе. И ты всегда можешь чисто на нас положиться. Только скажи, че надо, и мы все конкретно сделаем!

Полунин грустно улыбнулся.

– Я знаю это, Коля, – кивнул головой Полунин в ответ на слова Батурина. – И благодарю всех вас.

Следом за своим боссом к Владимиру вереницей потянулись бригадиры. В отличие от Батурина, они почти не сказали ничего. Лишь пожимали Полунину руку или шлепали его по плечу, выражая этим свое сочувствие. Владимир понимал, что бригадирам, по большому счету, безразлично его горе. Они не знали Анну, мало общались с самим Полуниным, да и к чужой смерти относились довольно легко.

Владимир машинально отвечал на их рукопожатия и похлопывания, почувствовав вдруг, как мутная волна одиночества накрывает его. Вокруг Полунина мелькали участливые лица, но за ними он видел пустоту. Даже Шакирыч и Славка в этот момент показались ему совершенно чужими людьми. И вместо благодарности за то, что они поддержали его в минуты горя, Владимир почувствовал разочарование.

Перед глазами Полунина в одно мгновение пролетела вся его прошлая жизнь: школа, армия, институт, зона, семья. Одно за другим в памяти всплывали подзабытые лица, и Владимир вдруг понял, что всю жизнь был одинок.

Нет, друзья и подруги у него были всегда. Полунина любили, уважали и считались с его мнением. Но в этот момент, глядя на лица парней из бригады Батурина, Владимир неожиданно осознал, что все его знакомые сторонились его. Пытались все время держать дистанцию между ним и собой. И единственным человеком, который принимал его таким, какой он есть, понимал и отдавал ему себя целиком без остатка, была Анна.