День джихада - Александр Щелоков Страница 3

— Конечно, конечно…

Тарамов так и стоял, не смея сесть. Мадуев махнул рукой — мол, разрешаю. Тарамов сел, но вытереть пот со лба не решился.

— Ты большой и нужный начальник, Султан. И помощь твоя велика. Помнишь, когда федералы прошли через аул на трех транспортерах, а ты позвонил леснику Ахмаду? Мы ему телефон сохранили специально. И подумай, что потом стало с теми русскими.

Никому из боевиков еще ни разу не звонил Тарамов, но догадался — теперь надо звонить. И решил, что будет это делать.

* * *

Ранним утром на стоянку отряда Мадуева в развалинах старой крепости прибежал сын лесника Ахмада — Салим.

— Они идут! К Черному ключу.

— Спасибо, Салим, ты — настоящий джигит! — Мадуев потрепал паренька по лохматой голове. — Лети домой, и больше никому ни слова.

Федералы направлялись к Черному ключу. Место знакомое, давно разведанное и размеченное для засады…

Всего на маршруте колонны Рахман разместил четыре группы по два человека. У каждой пары имелся один противотанковый гранатомет, пулемет и два автомата АКС-74У. Рахман выбрал для своих боевиков именно это оружие — скорострельное, безотказное, злое.

Каждой паре боевиков Рахман назначил свою позицию, подготовленную задолго до появления колонны на маршруте. Это позволяло стрелкам, засевшим в засаде, заблокировать движение после въезда в теснину с обеих сторон. Требовалось всего два метких выстрела — один в головную машину, другой — в замыкающую.

Подхода колонны федералов боевики ждали, укрывшись в лесу. Никто не курил, все укрылись под кронами буков с теневой стороны. До места, где находились заранее намеченные огневые точки, предстояло пробежать не более шестидесяти метров.

Кто не водил машину в горах, тому трудно представить, как натужно работают двигатели при подъеме. Да и солдаты, управлявшие техникой, были вовсе не горными асами, а новичками, имевшими небольшой опыт вождения по равнине.

Не продумал как следует тактику перехода майор Николай Терентьевич Носов. На пятисотметровом участке, где дорогу с востока поджимала скала, а с запада крутой откос ниспадал к реке, машины двигались скученно, то и дело наседая одна на другую.

Не выслал Носов при входе в теснину и пеший дозор, который прошел бы по кромке утеса, нависавшего над дорогой.

В общем промахов хватило…

Гранатометчики отряда Мадуева открыли огонь одновременно. Казалось, рухнули горы. Протяжный гул прокатился над рекой, пролетел вдоль ущелья и затих далеко в чаще леса.

Точный удар Исы Хаваджева поразил левый борт головной машины. Раздался мощный взрыв. Бронетранспортер загорелся и круто развернулся. С брони посыпались солдаты, оглушенные, обожженные, забрызганные кровью.

Граната Казбека Цокаева угодила в танк, замыкавший колонну. В боевом отсеке сдетонировали боеприпасы. Силой взрыва сорвало и отбросило в сторону башню, которая, неуклюже переворачиваясь, покатилась с крутого обрыва к потоку, пенившемуся в тесном каменистом ложе. Из машины вырвались клубы вонючего черного дыма. Горящий танк загородил колонне путь к отступлению.

Нашли свои цели и другие гранаты. Радийная машина полыхнула багровым пламенем и с треском загорелась. Командир роты капитан Максимов и майор Носов, ехавшие вместе, погибли одновременно.

Тут же открыли огонь боевики-пулеметчики. Стреляли трассирующими, и было видно, как огненные стрелы вонзались в солдат, оседлавших броню.

Лейтенант Колышкин — недавний выпускник Московского автодорожного института, по призыву назначенный в батальон для усиления технической службы, — в необношенном камуфляже ехал на броне машины, пятой от головы колонны. Ехал, всей своей необстрелянной кожей ощущая дыхание смерти. Он не верил тишине леса, пустынности скал, чистоте голубого прозрачного неба.

Заряженный автомат с закрепленным штык-ножом Колышкин держал на коленях, положив палец на спусковой крючок. При этом он старался не выдавать своего волнения: в его представлении именно так — спокойно и выдержанно — должен вести себя офицер в предчувствии опасности.

Мощный залп, со скальной кручи, ударил в лицо жаром с запахом взрывчатки. И следом Колышкин услыхал дробный стук по броне. Это пулеметные пули сыпанули по колонне, высекая искры рикошетов.

Казалось, именно этого момента и ждал лейтенант всю дорогу. Сбросив одним движением пальца рычаг предохранителя, он полоснул очередью по откосу. Полоснул наугад, не целясь. И, махнув рукой, заорал звонко, во всю мощь:

— За мной!

Заорал и слетел с брони в сторону реки. Залег у кромки обрыва, плеснул струю свинца в том направлении, откуда стучали пулеметы боевиков.

Увидев справа от себя, среди камней сержанта — и не вспомнишь, как же его фамилия! — Колышкин крикнул:

— Парень, прикрой!

Оттолкнулся от земли коленями и руками, перебежал дорогу и полез вверх по откосу.

Позже, вспоминая события того черного дня, Колышкин сделал открытие: он не чувствовал ни страха, ни прилива отваги. Так человек, увидевший пламя пожара, бежит к очагу, чтобы его загасить.

Обдирая руки о камни, разбивая колени о выступы скалы, Колышкин карабкался вверх.

Боевик Идрис Кациев, двадцатилетний бездельник, научившийся добывать пропитание войной, сидел на откосе, прислонившись к стволу раскидистого береста. Ноги, натруженные ускоренным переходом, успели уже отдохнуть. Рахман приказал Идрису прикрывать правый фланг засады. Но кто здесь мог появиться?

Внезапный шорох заставил Идриса вздрогнуть. Такое бывает, когда у человека вдруг возникает леденящее ощущение опасности. Боевик вскочил, обернулся… Но в следующее мгновение штык пробил его грудь.

Завалив боевика, Колышкин ударил длинной очередью по флангу засады. Почти сразу рядом с ним застучал пулемет. Это сержант, которому лейтенант приказал прикрыть себя, пришел на подмогу. Внезапный отпор и неожиданные потери заставили Рахмана дать сигнал к отходу.

Подмога разгромленной колонне подошла только через сорок минут. Но значительно раньше роты спецназа к месту боя подкатили другие.

Как стервятники, почувствовавшие добычу, — иное определение Колышкину в тот момент в голову не пришло, — на обшарпанной синей «Ниве» примчались пронырливые телевизионщики. Трое парней в неброских куртках, обвешанные аппаратурой, выскочили из машины и рванули вверх по откосу, туда, откуда панорама разгрома выглядела наиболее впечатляюще.

Их появление привело Колышкина в ярость. Внизу, на дороге, чадно догорали разбитые взрывами остовы боевых машин. От медленно тлевшей резины тянулись в небо клубы черного дыма. Трупы солдат лежали, с раскинутыми руками, ничком и навзничь; свернувшись в предсмертной боли калачиком. Не всех их Колышкин знал в лицо, тем более по именам. Но он ел с ними из одного котла, пил из той же цистерны, что и они, спал на одной с ними соломе. И вот теперь, когда они, убитые и недвижимые, не могут себя защитить, их собираются снимать для показа в очередном выпуске теленовостей.