Сокровище Джунаида - Михаил Шалаев Страница 3

— Счет что ли за телефон прислали?

— Какой телефон? — ликующе и слегка глумливо вскричал прапорщик. — Ты хоть погляди внимательно!

— Ой, — сказала Валя, поглядев. — Теперь на похороны ехать придется. Где деньги, Вов? У Сашки вон ботинок на зиму нету…

Александром звали сына Деревянко. Того, которому в школу идти некуда.

— Дура! — расстроился не на шутку Владимир.

В нескольких энергичных фразах он обрисовал жене возникшие перед ними перспективы, помогая себе при этом выразительными жестами вроде легкого постукивания кулаком по голове и покручивания указательным пальцем около виска. Через некоторое время в испуганных глазах жены стало проступать понимание.

Документы на выезд в Ставрополь прапорщику оформили быстро — тетина телеграмма сработала безотказно. Добираться пришлось кружными путями, поскольку почти все рейсы в сторону России, как железнодорожные, так и авиационные, были правительством независимого Туркменистана отменены — в рамках борьбы с колониальным прошлым. Поэтому на похороны Деревянко не успел (да и не особенно рвался), а приехав, сразу начал хлопотать над оформлением квартиры.

Впрочем, особых хлопот не потребовалось. В Ставрополе военнослужащему из далекой южной республики мигом объяснили, что никакая квартира ему не светит, потому что до хрена таких понаехало. Деревянко даже обозвали по запарке «черножопым», хотя ни к одному из южных народов он, видит Бог, никакого генетического отношения не имел. Потом, практически не дав открыть рта, ему в настоятельной форме порекомендовали возвращаться туда, откуда приехал, и не дергаться, если не хочет огрести по полной программе. Еще спросили, понял он или не понял, а если не понял — то ему объяснят по-другому.

Деревянко не понял. Он всего-то успел прямо с вокзала зайти к управдому (или как там они теперь называются) и представиться. Управдом, плюгавый мужчина с глазами заискивающими, но подлыми, и лысиной, прикрытой зачесанными от уха длинными сальными прядками, вежливо попросил его подождать минуточку в приемной, после чего взял телефон, набрал номер и сказал в трубку несколько слов, ключевым среди которых было: «Явился!». Потом управдом отключился, пригласил Владимира к себе и долго рассматривал его документы, заинтересованно расспрашивал об условиях нелегкой пограничной службы в туркменской глубинке, а потом со всей сердечностью предложил зайти завтра утром.

На выходе Деревянко уже ждали трое «быков». Тогда и состоялось упомянутое объяснение, в ходе которого прапорщику не дали вставить практически ни единого слова. «Быки» даже предложили Владимиру проводить его до вокзала, но он догадался, что дело тут не в вежливости и, поблагодарив, отказался. После этого один из «быков» выразил надежду, что никогда больше не увидит «поганого куска» как в славном городе Ставрополе, так и в прилегающем к нему одноименном крае. Прапорщик торопливо покивал, всем своим видом выражая согласие, и его отпустили…

Совершив тем самым роковую ошибку! Отказываясь от провожатых, Деревянко уже знал, что будет делать. Ну не мог он просто так, за здорово живешь лишиться светлого будущего, нечаянно блеснувшего с бланка похоронной телеграммы. Не мог без боя отдать то, что принадлежало ему по праву родства с незнакомой тетей!

Была у него заначка, «быкам» неизвестная. Звали эту заначку Упырь, а другими словами — ефрейтор Упырев, с которым Деревянко служил срочную и чей адрес перед отъездом в Ставрополь отыскал в дембельском альбоме. Так просто, на всякий случай — мало ли что… И вот — пригодилось. На воинскую службу Упырев призывался, видите ли, как раз из Ставрополя, а комплекцией обладал такой, что нормальный человек, глядя на него, вспоминал былинных богатырей, себя же, напротив, ощущая былинкой. Это обстоятельство могло стать совсем не лишним в разногласиях, возникших между «быками» и Деревянко.

Итак, вместо того, чтобы пойти на вокзал, как ему настоятельно рекомендовали, Владимир, проявив настырность и твердость характера, направился на поиски Упыря. Он освежил в памяти адрес, записанный в альбоме, молясь только о том, чтобы сослуживец не поменял место жительства, и экспериментальным путем доказал справедливость поговорки, утверждающей, что «язык до Киева доведет». Дверь квартиры на втором этаже ему открыла пожилая женщина с сердитым лицом и тугим узлом седоватых волос на затылке. На вопрос прапорщика, может ли он видеть Алексея Упырева (в глаза Упыря никто из сослуживцев Упырем не звал, а исключительно «Лехой»), она недовольно повела носом куда-то в сторону:

— В пивнушке небось сидит.

Выяснив, где конкретно находится объект, Деревянко с сердцем, полным нетерпеливой надежды, отбыл в указанном направлении.

Время было обеденное, но, судя по количеству набившихся в полутемное подвальное помещение посетителей, рабочий день в Ставрополе уже закончился. Над столиками, уставленными тяжелыми кружками, висел плотный гул голосов различной степени нетрезвости. Оглядевшись, Владимир понял, что «Бар Пивная № 1» (именно так полностью именовался объект) — заведение не из дешевых: стенки были отделаны обожженными деревянными рейками, вдоль стойки стояли высокие мягкие сиденья на никелированных ножках. Он поискал глазами Упыря — и не нашел, чертыхнулся про себя, внутренне готовясь к дальнейшим поискам — но тут услышал знакомый голос.

Леха-Упырь сидел за угловым столиком, полускрытым колонной, и толковал что-то двум отнюдь не мелким стриженым битюгам, время от времени повышая голос, благодаря чему и был услышан Деревянко.

Приметив сослуживца, он радостно направился к нему с заранее подготовленным возгласом «Леха! Сколько лет, сколько зим!». Но, увидев сослуживца целиком, тут же подавился и своим натужным восхищением, и всеми прочими «домашними заготовками». Если раньше Упырь напоминал былинного богатыря, то теперь скорее походил на гору, к которой не захотел идти, согласно преданию, пророк Магомет — вот она и поперлась к нему сама, а по пути притомилась и завернула в «Пивную № 1» передохнуть. Но это несомненно был он, Упырь, то есть.

Прапорщик оторопело молчал, а Леха, уловив в слитном гуле голосов свое имя, медленно повернулся. Башка Упыря, подстриженная почти под «ноль», не производила впечатления лысой. Скорее наоборот: благодаря стрижке заметнее становилось, какой густой волос на ней произрастал — почти как подшерсток у крупного хищного зверя. Но туловище Упыря венчалось все-таки не головой, а шеей, рельефно инкрустированной мышцами — видно было, что владелец придает ей большее значение, чем бесполезной «тыкве» чуть выше. Именно шея решала, куда голове поворачиваться, а куда нет… И вот, когда глаза достигли объекта, каковым являлся прапорщик Деревянко, шея решила, что он слишком ничтожен, и так же медленно отвернула голову прочь.

— Чего надо? — уже не глядя, вопросил Упырь. Голос у горы должен быть подобен гулу землетрясенья, но бывший ефрейтор говорил нормальным человеческим голосом, даже не очень низким. Было, однако, очевидно, что сослуживца он не признал. Прапорщик с трудом одолел оторопь:

— Лexa, это же я — Вован Деревянко… Не помнишь? Мы служили вместе.