Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем - Роман Кожухаров Страница 36

– Не у-убива-айте меня-я… – вдруг прогундосил, всхлипывая эсэсовец.

Первую секунду вся группа остолбенело уставилась на пленного. Неужели померещилось?

– Не убивай-а-айте… – в слюнях и соплях опять жалостливо заныл валявшийся на полу фашист.

– Ах ты, гад… – взвился над ним Талатёнков. – Так он, братцы… он по-нашему балакает!

– Телок… остынь… – осадил бойца Аникин. Отодвинув его рукой, младший лейтенант присел на корточки прямо напротив разбитой физиономии фашиста.

– Откуда знаешь язык, эсэсовская морда? – доходчиво спросил Аникин пленного.

– Я не эсэсовец… – заверещал фашист.

– Вот гад… – не удержавшись, вставил Талатёнков. – Может, ты еще скажешь, что ты Пречистая Дева?

– Телок, не богохульствуй… ты же в церкви… – с почтением оглядываясь вокруг, одернул товарища Караваев.

– Тише вы… – утихомирил бойцов Андрей.

– Это что? – Схватив фашиста за воротник, он вывернул лацкан с эсэсовскими рунами. – Говори, гад, почему без акцента шпаришь? Или прямо перед Богом душу твою выпущу наружу, вместе с твоим же дерьмом…

– Не убивайте, товарищ командир… – залепетал побелевшими губами фашист, дрожа крупной дрожью.

– Я тебе не товарищ… – зло прошипел Аникин.

В его лице фашист прочел такую решимость, что тут же, взяв себя в руки, заговорил быстро-быстро:

– Я не эсэсовец, герр командир… Меня отправили сюда насильно. Я служил добровольным помощником вермахта. Механиком в гараже. Попал в плен в сорок втором, под Харьковым…

– Вот гад… – прокомментировал Талатёнков.

– Я не эсэсовец… – запинаясь, повторил фашист. – Вот у меня в кармане, посмотрите…

– Талатёнков, глянь, что у него в кармане… – приказал Аникин.

– Товарищ командир, не хочу я об эту свинью пачкаться… – заартачился Талатёнков.

– Егор! – сурово произнес Аникин.

Талатёнков тут же рванул на груди китель фашиста и достал из внутреннего кармана солдатскую книжку и погоны, перевязанные бечевкой.

– Это мои погоны, на память о вермахте… – причитал пленный, закрываясь связанными руками.

– Гад, а где твои погоны красноармейца? – произнес Крапивницкий, вернувшийся с осмотра.

– Крапива, он же говорит, что в плен попал в сорок втором. Тогда еще не было погон, – заступился за пленного Караваев.

– Тише вы оба… – проговорил Аникин.

Схватив фашиста за грудки, он приподнял его с пола. Андрей проговорил ему прямо в лицо:

– Послушай, сволочь… За твою доблестную и памятную службу у фашистов я тебя прямо щас могу шлепнуть… Без лишних разговоров. А я с тобой еще разговариваю… Быстро отвечай, что за части стоят в Вечеше.

– Да-да… я все расскажу… – в страхе забормотал пленный.

Его грязный лоб покрылся крупными каплями пота.

– К западу… вот туда, под Вечешем, расположен резервный аэродром… – Пленный затараторил еще быстрее, показывая связанными руками куда-то в сторону алтаря.

– Нет, погоди… ты на карте покажешь…

Аникин вытащил из планшета карту местности, выданную ему Шибановским. В нагрудном кармане гимнастерки у него был спрятан огрызок карандаша.

– Наш батальон охранения прибыл сюда неделю назад… – продолжал эсэсовец. – Но мы никого не убивали…

– А это что за эмблема? Что за череп?

Андрей показывал на изображение черепа без нижней челюсти, которое было оттиснуто на титульном листке солдатской книжки пленного.

– Это эмблема нашей части. «Мертвая голова»…

– Дивизия СС?

– Нет… – произнес пленный. – Другие части…

Он умолк, словно испугавшись того, в чем должен признаться.

– Она тоже так называется, но к дивизии не имеет никакого отношения. Мы охраняли объекты.

– Какие объекты? – тряхнул Аникин фашиста еще сильнее. – Говори…

– Хорошо, хорошо… – закивал совершенно белым от страха лицом эсэсовец.

– Это был концентрационный лагерь Штуттхоф, под Данцигом… – проговорил, будто на исповеди. – Меня перевели туда насильно, в конвойную группу. Мы подчинялись офицеру СС. И форму нам выдали эсэсовскую. Я прибыл туда позже других. Честное слово, я никого не убивал. Это все они, другие… В конвойные собрали много народу, в основном таких, как и я, добровольных помощников рейха… много латышей, литовцев… казаки… эти постоянно пили, а потом начинали без команды стрелять по пленным евреям. Но я не стрелял… расстрелы евреев закончились после того, как я прибыл в лагерь.

– Заткнись, заткнись… – Аникин отпустил китель фашиста, толкнув его обратно на землю. Как будто он испугался, что может замараться об эту потную, трясущуюся мразь.

– О своей доблестной службе расскажешь позже… – брезгливо прервал эсэсовца Аникин. – А сейчас – про аэродром…

– Сюда нас перебросили неделю назад… – с готовностью продолжил фашист. – Мы должны были подготовить аэродром для прибытия основных сил.

– Каких сил? – вновь наклонился к нему Андрей.

– Площадка для самолетов. Они могут прибыть в любое время. Сегодня или завтра… Это зависит от обстановки на передовой. Так сказал наш командир, герр капитан.

– Кто охраняет аэродром? – спросил Аникин.

– Рота автоматчиков… Взвод технического обслуживания. И… зенитки…

– Зенитки? – переспросил Аникин. – Сколько их? Что за зенитки?

– Не знаю… Эта информация засекречена. По-моему, четыре или пять расчетов… Крупнокалиберные «фальки». Они маскируют орудия.

– Врешь… Ты не видел, где расположены зенитные орудия? – снова схватил за грудки фашиста Аникин.

– Нет… нет… – замотал головой эсэсовец. – Они проводили все работы ночью. Правда, я отлучался… несколько раз… ну… в самоволку…

– К этой ходил?… К бабе? – не выдержал стоявший тут же Лещенко. Но, как и другие бойцы, внимательно наблюдал за общением командира с пленным.

– Да… к ней… – кивнул эсэсовец. – Горели огни, и слышался шум грузовиков и моторов. Я смогу показать примерно…

– Показывай… – приказал ему Аникин, разворачивая перед носом карту.

– Вот здесь… аэродром… – Грязный палец фашиста очертил кружок в пригороде Вечеша. – А зенитки… примерно вот здесь…

– Примерно или точно? – еще жестче спросил Андрей.

– Не знаю… примерно… – жалостливо пробормотал пленный. – Если так, вживую, я наверняка покажу…

– Хитрит, гад… – подозрительно процедил Талатёнков. – Жизнь свою жалкую страхует…