От сумы до тюрьмы - Александр Белов Страница 36

Или все-таки добить, чтобы…

— Что ты тут делаешь? — раздался у него за спиной мелодичный женский голос. — А бита зачем?

В камеру вошла Земфира с большой канистрой в руке. Кабан даже расстроился: вот, проваландался, упустил момент… Но ответил спокойно, без температуры, что-что, а выкручиваться он умел:

— А затем, что он же и броситься может. Что мне тут, вольную борьбу устраивать? Смотрю, не помер ли, паскуда? Вы сказали сами — до смерти не забивать!

— Тебе велели посмотреть, что с ним, а не с битой тут разгуливать, — недовольно сказала Земфира, ставя канистру на пол.

— Вот я и смотрю, — Кабан машинально постучал битой по ладони. — На кой ляд он вам сдался? Пусть подыхает!

— Пригодится в хозяйстве.

— Тогда на хрена вы его так отметелили, что еле живой остался? Он же почти и не дышит уже! — Кабан знал, что Земфира заступалась за Белова, и даже угрожала своим «Стечкиным» Усману, но не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над этой недотрогой.

— Слушай, Кабан! Ты что, на его место хочешь? Нет? Все и не маячь тут. Вали отсюда конем. — Земфира вытолкала его из камеры и захлопнула дверь у него перед носом.

Подождав, когда затихнут шаги в соседней камере, она взяла канистру и подошла к Белову. Он все еще был без сознания. Девушка намочила свой носовой платок и нежно обтерла им его опухшее от побоев лицо. Потом, когда он очнулся от холодных прикосновений, оттащила его к стене, помогла сесть и напоила водой. Белов с трудом открыл заплывшие, как у боксера после двенадцатого раунда, глаза и спросил:

— Где я?

— Не могу сказать, Саша, не имею права, — ответила Земфира, виновато глядя ему в глаза…

Белов попробовал сделать глубокий вдох. Это ему удалось. Значит, ребра не сломаны. Видно, били его специалисты. И, судя по выражению ее лица, Земфира ему не враг. То есть враг, но, по крайней мере, немного сочувствующий. Это надо как-то использовать. Чутье подсказывало, что ему много еще чего предстоит. Страшного и разного.

Саша жалел, что не сумел вовремя разглядеть в ней вооруженную фанатку. Эти исламские валькирии пострашнее мужиков будут. А все потому, что она слишком открытой и европеизированной казалась для террористки. Может, потому что она наполовину русская? Да и татары к нам все-таки ближе генетически, по крови, чем к кавказцам или арабам. Столько лет вместе, все так перемешалось, что поскреби русского, и найдешь татарина. И наоборот. В общем, хочешь не хочешь, а братья навек.

Хотя когда она о литературе рассуждала русской, что-то там было такое, что его насторожило. Вернее, видел, чуял он в ней второе дно, но не прислушался к своему внутреннему голосу. За что и получил по мордам! Теперь злость на самого себя помогла ему сосредоточиться и взять себя в руки.

Еще не вечер. Надо думать, как отсюда выбраться. А там разберемся с этими чертями-беса-ми. Просто у него появился еще один должок, а к долгам Белов привык относиться с максимальной серьезностью.

Азиз прибыл в Москву без всяких проблем — из Тбилиси он вылетел в Париж, а оттуда с дипломатическим паспортом Ирака уже в Москву. Так было дольше и хлопотнее, но на своей безопасности Азиз предпочитал не экономить. Хотя паспорт был не совсем настоящий, но русские с таким почтением относятся к режиму Саддама Хусейна, что пограничники чуть ли не кланялись ему в пояс.

Азиза переполняло радостное чувство хорошо сделанной работы. Но — не до конца сделанной! Заключительный аккорд впереди. Так что расслабляться рано.

В аэропорту его встретил радостно улыбающийся Усман.

— Мы едем в надежное место? — спросил его Азиз.

— А як же, это небольшой поселок под Москвой. Называется Алаховка. Там у нас все схвачено, нас ждут в достойном доме нашего достойного кавказского друга.

— Но я слышал, что в Москве строго с документами? На каждом шагу проверки?

— Не беспокойтесь, уважаемый. Мы не тратим денег зря. Главный паспортист Алаховки — наш хлопец. Русских он ненавидит так, что ни прописаться, ни зарегистрироваться там обычному русскому не по силам. Разве что только за очень и очень большие гроши, поэтому там много богатеев. Зато для нас и наших кавказских друзей всегда наготове дома с хорошими условиями проживания и необходимые документы и бланки. Там вы будете в безопасности, среди своих…

Ехать пришлось через Москву, Азиз рассеянно поглядывал сквозь затененные стекла «шевроле» на широкие улицы* В Москве он был второй раз, в первое свое посещение задержался ненадолго, его нелегально переправили в Дагестан. Но и тогда, и сейчас местные жители произвели на него странное впечатление. Красиво одетые, явно сытые и здоровые люди бестолково суетились, спешили куда-то, и у большинства были мрачные, озабоченные физиономии.

— У них что в этой Москве, траур какой-то? — хмуро спросил Азиз у сопровождавшего его Усмана — Вроде, пока рано!

— С чего вы так решили, уважаемый? — удивился тот.

— Но вот же у них такие лица, будто они идут хоронить своих любимых родственников!

— Ах это! — Усман засмеялся, тыча пальцем в сторону улицы. — О, цэ у них такая привычка: безбожники, одно слово! Вместо того, чтобы радоваться каждому дню жизни и благодарить Всевышнего за еду и здоровье, они бегают мрачные, едят друг друга за прошлые и будущие обиды. Да еще день и ночь твердят по телевидению, как отвратительно жить в их стране. Отсюда и несмываемая печаль на москальских рожах. Ничего, когда им откроется истинная вера, они сами возрадуются!

Все это Усман говорил серьезно, с большим искренним чувством. Он принял ислам в Афганистане, попав в плен к моджахедам в ходе боевых действий. Сначала ему казались странными мусульманские обычаи, особенно требование пятикратного творения намаза. Но человек отвергает то, что ему не понятно. А то что он понимает, ему легче принять.

Он прожил несколько лет в горах Тора-Бора, в самых примитивных условиях, без газа, электричества и телевидения, но никогда об этом не жалел. Потому что ему открылся совершенно другой мир, иная правда — правда Корана.

Кроме того, у него были свои счеты к русским, пославшим его в Афганистан проливать кровь за советскую империю.

Когда-то, еще до принятия истинной веры, его звали Миколой, фамилия у него была Хватуненко. Он был родом из Западной Украины, западенец, и не мог простить Советам отнятых доходных домов во Львове, принадлежавших еще его деду. Целые поколения Хватуненков по грошику, тяжким трудом собирали богатство, но пришли коммунисты и отобрали все в один день.

Добро бы хоть сами нажились, это хоть понять можно. Так нет, они все изгадили коммуналками, расселив в лучших апартаментах тучи бездельников и пьяниц.

После русских, подло отнявших у несчастных украинцев историческое право на это имя, он больше всего ненавидел коммунистов, но как-то так получалось, что эти понятия совпадали. Он даже придумал свое название этой враждебной силе: коммунистический русизм!