Прокурор для Лютого - Федор Бутырский Страница 37

Удар — грязный бомжара, обливаясь кровью, с тихим стоном свалился на промасленный пол гаража.

Остальное было делом техники.

Сперва Найденко обшмонал карманы жертвы — никаких документов у бульварного бомжа Андрюхи, естественно, не было. Затем извлек свои документы, сотовый телефон, несколько старых кредитных карточек: все это легло на капот. Затем раздел ватное тело, облачил его в свою одежду — неброскую, но довольно дорогую — паспорт, сотовый телефон и кредитные карточки были рассованы по карманам. Затем достал из спортивной сумки другую одежду, черные солнцезащитные очки-«хамелеоны», гримерный наборчик и небольшое зеркальце.

Спустя минут двадцать все было готово: приклеенные усы, парик и огромные каплевидные «хамелеоны» делали его совершенно неузнаваемым.

Вор открыл канистру, облил бесчувственное тело бензином — по закрытому гаражу пронесся резкий сладковатый запах. Затем извлек из спортивной сумки загодя подготовленную ветошь, зажег ее и положил рядом с бензиновой лужей — ткань тихо затлела…

Через пять минут Коттон, то и дело поправляя сползавшие с переносицы «хамелеоны», бодро шагал вдоль длинного бетонного забора, помахивая пустой сумкой. Когда он подошел к железнодорожному переезду, тишину предместья вдребезги разбил страшной силы взрыв. Обернувшись, Найденко увидел, как над огромным гаражным комплексом вздыбился черно-алый огненный гриб — в гараже взорвались канистры с бензином. Гриб этот, как при ядерном взрыве, медленно и неотвратимо рос, увеличиваясь в размерах — даже сюда, к далекой насыпи, доносился жар. Послышались встревоженные крики, какие-то люди, скорее всего владельцы других гаражей, метнулись к главному входу…

Широко расставив ноги, вор стоял, обернувшись лицом в сторону жуткого огненного шара — теперь огненная роза цвела, казалось, над всей округой. Безумные блики играли на стеклах «хамелеонов», и пахан, закуривая «беломорину», едва слышно пробормотал:

— Вы хотели, чтобы я исчез? Хорошо, считайте, что меня нет. Но в последнем акте я все равно появлюсь и поступлю по-своему…

Обуглившийся остов человеческого тела лежал на блестящем цинковом столике с аккуратными желобками для стока жидкостей. В помещении — небольшом, с люминисцентными лампами под низкими потолками — стоял запах формалина и гниющего человеческого тела.

Да, здесь в городском морге, властвовала смерть — она была повсюду, в этом ведомстве бога Танатоса, и наука, которая вторгается в его святая святых, то есть изучает причину смерти, называется танатология. Она изучает не только причины, но и ее механизмы, признаки. Бог Танатос не любит, когда кто-нибудь несет смерть насильственную, отбирая у него жертву; и тогда он появляется сам, давая в руки следователя и эксперта невидимые нити — почти неощутимые, эфемерные, но все-таки реальные. Они-то и позволяют если и не определить убийцу, то хотя бы выяснить, кем был убитый при жизни.

Впрочем, бывают ситуации, когда сделать это трудно, почти невозможно — как, например, теперь. Эту головешку привезли сегодня утром из взорванного гаража: от человека осталось всего лишь шесть с половиной килограммов обуглившейся органической ткани. Такого вскрывай, не вскрывай — все равно ничего не прояснишь. Ни «пальчиков», ни лица, ни зубов, ни внутренних органов — короче говоря, никаких идентификационных особенностей.

Патологоанатом, отложив блестящий трепан в сторону, обернулся к плотному мужчине с явно милицейским выражением лица.

— Товарищ майор, тут — тяжелый случай. Вряд ли нам удастся установить личность.

— При погибшем найдены какие-нибудь личные вещи или документы? — спросил тот, стараясь не смотреть на лежавшие перед ним зловонные шесть с половиной килограммов органики.

— Да какие там вещи, какие документы! — безнадежно махнул рукой хозяин морга, — вон, кости — и те оплавились!.. Хотя…

Он подошел к письменному столу, выдвинул ящик и извлек оттуда прозрачный целофановый пакет.

— Это все.

В пакете лежали обгоревшие документы — удивительно, но обложка паспорта, обуглившись сверху, сохранила под собой несколько ломких страничек с читаемыми серией и номером. Тут же находилась расплавленная до бесформенности пластмассовая коробочка, ранее, по всей вероятности, бывшая когда-то сотовым телефоном и какие-то кусочки пластика, на одном из них при желании можно было разобрать:… ER… AN EXPR…

— Я возьму это с собой, — майор протянул руку.

— Ваше право, — равнодушно ответствовал патологоанатом. — А этого я в холодильник засуну, как и положено по закону — на три месяца…

Уже к вечеру личность погибшего была установлена: кредитная карточка «AMERICAN EXPRESS», сотовый телефон, а главное — номер и серия, чудом сохранившиеся на обгоревшем паспорте свидетельствовали, что в гараже погиб ни кто иной, как Алексей Николаевич Найденко, известный в уголовном мире как вор в законе Коттон.

Как он оказался в том городке, что делал в гараже, наконец, была эта смерть насильственной или случайной, — установить не удалось. Во всяком случае, на Петровке, 38, узнав о загадочной смерти уважаемого на Москве вора, вздохнули с нескрываемым облегчением. Милиция городка возбудила уголовное дело, но оно, вне сомнения, сразу же попало в категорию «висяков»: смерти, подобные этой, почти никогда не раскрываются.

А спустя день о гибели Коттона стало известно Прокурору. И, наверное, этот человек был единственным, кто усомнился в истинности гибели уголовного авторитета…

В небольшом помещении было душно: несмотря на июньскую жару, окна не открывались. Более того, все они были сверху донизу задернуты аккуратными белыми занавесочками; видимо, чтобы скрыть происходящее тут от чужих взоров. Хотя ничего странного тут и не происходило: обыкновенная комната — вроде семинарских аудиторий ВУЗов, в ней — пять человек, все как один, облаченные в темно-зеленые пятнистые камуфляжи и высокие шнурованные ботинки. Все здесь напоминало атмосферу какого-нибудь провинциального института — желтые канцелярские столы, скрипучие стулья с обшарпанными сидениями, сумасшедшая июньская муха, бьющаяся под низким потолком. Правда, в отличие от ВУЗа, слушатели ничего не записывали — у них не было даже тетрадей и авторучек…

На кафедре возвышался лектор — небольшой, сухонький старичок. Аккуратный седой пробор, скромный, но явно сшитый на заказ костюм, какие были популярны в начале восьмидесятых, старомодные скрипящие туфли, неестественно здоровый румянец — все это делало его похожим на безобидного пенсионера, эдакого преуспевающего завсегдатая подмосковных шести соток, знатока овощей и корнеплодов.

Но слова, которые произносил лектор, никак не соответствовали его мирному виду — вещи, о которых он вел речь, были страшны и чудовищны, но старичок тем не менее, повествовал спокойно и невозмутимо — так, будто бы делился способами борьбы с колорадским жуком:

— По вашим личным делам мне известно, что всем вам приходилось убивать людей; более или менее профессионально. Так или иначе, в дальнейшем всем вам также придется убивать. Но убить грамотно, умно, спрятать следы, запутать следствие или пустить его по ложному следу, короче говоря, представить последствия убийства с выгодой для себя — наука весьма сложная. А потому слушайте и запоминайте — напоминаю, что записывать категорически воспрещается, — старичок кашлянул и, внимательно обведя взглядом пятерку слушателей, продолжил деловито: — Любое убийство можно представить в шести вариантах. Первое — убийство, представленное как несчастный случай, второе — убийство, представленное как самоубийство, третье — убийство, представленное как исчезновение без вести, четвертое — убийство, представленное как естественная смерть, пятое — убийство якобы по неосторожности и, наконец, шестое — убийство, представленное как собственно убийство. Начнем с одного из самых сложных: убийства, представленного как несчастный случай…