Антикиллер - Данил Корецкий Страница 38

– Болтали, что какие-то залетные предлагали стволы. По полтора лимона... Амбал насторожился.

– От кого слышал?

– От Шершня. Он их знает.

– Нам нужно... Амбал ткнул в каждого, не считая Попугая, пальцем.

– Пять дур. Хотя бы четыре...

– Шесть лимонов.

Башка выругался.

– Это надо двенадцать гоп-стопов сделать... Наткнувшись на окаменевшее лицо Амбала, он осекся.

– А если бесплатно взять? – сказал Ржавый. – Они не обидятся?

– Правильно! – оживился Башка.

– Что ж тут правильного, – угрюмо возразил Веретено. – Они ж не с улицы придут – через Шершня... А он меня знает.

– Значит, придется тебя грохнуть, – загоготал Ржавый. – Или Шершня. Это выгодней, чем шесть лимонов платить!

– Заткнись, мудила! – обиделся Веретено.

– А ты что скажешь? – вдруг обратился Амбал к Попугаю.

Все удивленно замолкли. Попугай напрягся.

– У мента проще отобрать. Прыснул газом – и все!

– Смотря какой мент, – поежился Веретено. – Если тихий – такой пустой ходит. А если омоновец или опер вроде Лиса... Такой тебе яйца вмиг оторвет!

– Что ты этого дьявола вспоминаешь, – выматерился Ржавый. – Он у меня здо-о-ровый кусок здоровья забрал! Хорошо, что его свои упрятали...

– Наш участковый спит на ходу, – снова заговорил Попугай. – А из кобуры рукоятка торчит... Его внимательно слушали, и Попугаю это нравилось.

– По субботам он в восемнадцатую квартиру шастает, к Лидке-буфетчице. Это в тупике, за углом, под лестницей. Возвращается поздно и под газом.

– Ладно, – подвел итог Амбал.

– Вначале попробуем бабки собрать. Не получится – посмотрим... Квартиру дяди Юры по наводке Попугая взяли легко. Денег нашли немно-

го, около ста тысяч, зато орденов и монет выгребли целую наволочку. Но сбывать столь специфический товар оказалось непросто. На городской толкучке Веретено сдал золотые и серебряные монеты перекупщику, тот же взял несколько орденов, содержащих драгоценные металлы.

Все остальное Попугай, зайдя во двор с заведомо ложной надписью на заборе: «Туалета во дворе нет» – спустил в выгребную яму.

Башка собирался вертануть чемодан у иностранных туристов, выгружающихся из автобуса возле гостиницы. Но удалось схватить только дамскую сумочку. После чего он бежал по главной улице города – Большой Садовой до ближайшего проходняка, радуясь, что прохожие намертво отучены реагировать на крик "держи вора! ".

В сумочке оказались очки, пудреница, носовой платок, мятные конфеты от кашля, записная книжка и маленький серебристый фотоаппарат. Когда его раздвигали, раздался мягкий щелчок взводимого затвора, при нажатии на спусковую кнопку – двойной шелестящий звук открывающейся шторки.

Мятные конфеты Башка ссосал, пудреницу и кружевной платочек отдал Светке, сумочку подарил матери. Очки и записную книжку он выбросил, а фотоаппарат оставил себе. Пленку на всякий случай вынул и сжег. Где достать новую – Башка не знал, поэтому щелкал вхолостую, дурача приятелей и пугая девчонок, застигнутых в не слишком целомудренных ситуациях. Когда забава наскучила, он забросил фотоаппарат на шифоньер и забыл о нем до поры до времени.

Если бы Башке сказали, что эта игрушка плюс некоторые его слова поломают совершенно секретную правительственную операцию «Зет», нарушат планы киллера высокого класса по прозвищу Мастер и изменят развитие политических событий на Кавказе, он бы никогда не поверил. Да и никто бы не поверил.

* * *

Курьер, посланный Гангреной в следственный изолятор с малевкой насчет Быка, вернулся через восемь дней. Официально он был арестован за кражу вывешенной на просушку шубы, одна женщина его опознала, да и он не отпирался – признался, что взял шубу и обещал показать, куда спрятал.

Но вдруг положение изменилось: свидетельница заявила, что не уверена в точности опознания, арестованный отказался от ранее данных показаний, шубу так и не нашли – дело лопнуло как мыльный пузырь.

Привычно пройдя колготную процедуру освобождения из-под стражи, курьер оказался за высокими железными воротами, выкрашенными зеленой краской, пощурился на яркое солнце. Поглазел на гремящие трамваи, на пестрые одежды прохожих, адаптируясь к воле. И хотя переходить из одного мира в другой и обратно ему приходилось многократно, каждый раз он испытывал острое чувство происходящих в нем изменений.

В затхлом вонючем полумраке зарешеченного «дома людей» он имел большой вес и сразу занимал место Смотрящего, если, конечно, в «хате» не оказывалось «законника». Но и в этом случае он становился правой рукой, потому что любой вор в законе знал, кто такой Клоп.

Он имел самое удобное место и лучший кусок, к его услугам были «петухи», а если захотеть – то можно попасть на пару часов в карцер вместе с зэчкой помоложе из женского отделения.

Но главное – власть. Одно его слово имело большее значение, чем целая речь секретаря обкома, или как их там сейчас называют, потому что без всяких преувеличений касалась жизни и смерти обитателей камерного мира.

В киче не было неожиданностей: устоявшийся распорядок дня, одинаковый во всех «домах» от Москвы до Магадана, обязательная пайка, хорошо знакомые «законы» и обычаи, толкователем которых он же и являлся.

Вонь, непереносимая духота, влажные испарения, вши, тараканы и крысы не доставляли Клопу не то что страданий, но даже неудобств, он воспринимал их как обыденный элемент окружающей действительности.

И все же, выходя за железные ворота СИЗО или ряды «колючки» ИТК, он радовался воздуху, свету, солнцу, ветру, запросто проходящим рядом женщинам и другим приметам мира, в котором он не представлял собой ничего. Здесь не кормили по часам, жизнь не была известна наперед, никто не подкладывал кусок сала и не спрашивал совета. Все вокруг вертелось по непонятным, а в последнее время еще более непонятным правилам и законам... Ему не было здесь места. Из большого мира воли он стремился в узкий мирок общины, но там Клоп – Только рядовой «брат», не входящий в число авторитетов.

Долгие годы имелась у него тайная сила, потому что состоял на связи у Лиса, чувствовал себя нужным и значимым не только «шестеркам» «дома». Лис держался уважительно, здоровался за руку, советовался... Эта секретная связь стала для Клопа необходимой, а Лис из курирующего офицера превратился в друга. Единственного друга за всю жизнь, пожалуй.

Ни с кем другим Клоп работать не хотел и Лису о том сказал. Майор поступил как друг – нигде его официально не зарегистрировал, начальству про него не сообщил. Так что в официальной сети секретных агентов Клоп не числился, и когда Лис сел, единственная ниточка оборвалась – никто из ментов его дернуть не мог.

Клоп по Лису тосковал и за ним бы в зону пошел, но тот в особой, ментовской, не попадешь...