Смерть знает, где тебя искать - Андрей Воронин Страница 39

– Прикидывается, – сказала Вырезубова. – Что она такого увидела? – ее недоумение повисло в воздухе.

Было понятно, что веранду нужно убирать и убирать капитально. Мать, волоча ноги, пошла в спальню, на ходу бросив:

– Чтобы к утру здесь было чисто, как на кухонном столе!

Хлопнула дверь.

Братья посмотрели друг на друга.

– Это ты сказал, что ее нужно притащить домой? Вот и притащили.

– А что оставалось делать? Ладно, сделанного не воротишь. Эй, ты, сучка, – Илья говорил шепотом, боясь, чтобы мать не услышала ругательных слов, – быстро прибраться, чтобы все сияло!

Рита продолжала стоять на коленях и, как собака, дышала, широко раскрыв рот и высунув язык, длинный, розовый.

– К ноге! – хохотнул Илья.

– Ты смотри, точно, собакой стала!

– Сучкой была, сучкой и осталась, – уточнил Григорий.

Рита на коленях поползла от холодильника к братьям. Ногой она попала на кусок стекла от банки, который глубоко распорол кожу. Но проститутка, не обращая внимания на рану, на то, что за ней тянется кровавый след, продолжала ползти.

Глядя на кровь, Григорий облизнул губы и уже хотел было двинуться вперед, как Илья остановил его:

– Ты что, вампир? Может, она СПИДом больна, проститутка все-таки, трахается с всякими чернозадыми! И ты туда же следом за ними.

Григорий испуганно отшатнулся и плюнул Рите на голову. Плевок, вязкий и густой, застрял в рыжих волосах. Но этот плевок остановил девушку.

Братья перевели дыхание.

– Еще бы за ногу цапнула, сучка! – шепотом говорил Илья. – С ней надо поосторожнее, – он наклонился и быстро, как ребенок, принялся шептать на ухо Рите Кижеватовой:

– Тут убраться надо, быстро-быстро и чисто-чисто!

Илья наготове держал руку, сжатую в кулак, был готов в любой момент ударить пленницу по голове, если той вдруг взбредет в голову укусить его. Мысль о СПИДе засела в его мозгах так же крепко, как и то, что скоро наступит юбилей Пушкина.

Рита захохотала весело и беззаботно, села на пол, прямо на стекло, на огурцы и, указывая скрюченным пальцем на холодильник, радостно сообщила:

– Там колечко золотое, колечко! Блестит, золото, на пальчике…

– Глазастая, – сказал Илья.

– Может, она – йог? На стекле задницей сидит – и ничего?

Но тут же тонкая струйка крови двинулась по полу.

– Она чокнутая, затянем ее в подвал, пока холодильник не освободится. Сами уберем, а то еще разобьет чего, мама нам не простит. И так банку огурцов хлопнула, мы их даже не попробовали.

Григорий наклонился, подхватил тремя пальцами маленький огурчик за хвостик, старательно осмотрел его со всех сторон, нет ли стекла и капель крови, а затем аппетитно захрустел.

– Такие огурцы испортила, сучка! Если бы их к печени – милое дело!

– А к отбивной, что, плохо? – взяв второй огурец, отозвался Илья. – Представляешь, от бедра ломоть отвалить, хорошенько отстучать – большой, как блин, на всю тарелку, прожарить, да с кровью?

– С кровью, с кровью, – забормотала Рита, размазывая кровь по полу.

– Вот от твоей задницы я себе ломоть и отрежу. А теперь вставай!

– Не буду, – капризно сказала девушка и тут же подсунула руки под себя, поджала ноги.

– Сама не пойдет, – с видом знатока сообщил Григорий.

– С кровью, с кровью… – это были последние слова, сказанные Ритой этой ночью.

Илья нанес ей короткий удар кулаком в голову. Девушка потеряла сознание.

– Потащили.

Два кухонных полотенца братья пропустили ей под мышки и поволокли по полу. Они даже не оборачивались, чтобы поинтересоваться, как там Рита. Бесчувственную, ее затащили в оранжерею и, отвалив крышку люка, сволокли в подземелье. Там Кижеватову братья веревками привязали к толстой ржавой трубе и заспешили наверх.

До рассвета все следовало убрать и проветрить. Братья Вырезубовы умели делать любую работу – всякую мужскую и даже женскую. Никто в деревне лучше них не умел сделать опалубку, залить в нее бетон. Никто лучше них не мог обходиться сварочным аппаратом, и ни одна женщина в деревне не могла так чисто убрать дом – ни пылинки, ни соринки.

Делали это братья Вырезубовы не по-мужски, а по-женски обстоятельно. Надели тонкие резиновые перчатки, повязали фартуки. Собрали битое стекло, выбросили за забор. Огурцы складывали в небольшое пластиковое ведерко, туда же побросали укроп и вишневые листья. Все это Илья занес в дальний угол участка – туда, где была компостная яма. В хозяйстве ничего не пропадало зря.

Григорий тем временем помыл пол с хлоркой, четырежды сменив воду. Затем уже вместе братья вытерли насухо пол огромной тряпкой, которой можно было накрыть машину, прополоскали ее и повесили сушиться на алюминиевую проволоку, натянутую за оранжереей, у душевой кабины.

Небо уже светлело, но до восхода еще оставалось время. Илья похлопал себя по животу растопыренной пятерней.

– Жрать захотелось.

– Тес! – Григорий приложил палец к губам. – Кушать, а не жрать! Забыл? Мама тебя всю жизнь правильно и культурно говорить учила! Пойдем.

Братья направились в кухню. Уже остывшая кастрюля с рагу из человеческого мяса стояла на газовой плите. Братья Вырезубовы крупно порезали хлеб, взяли ложки и, став рядом с плитой, дружно принялись жрать, черпая съестное прямо из кастрюли. Они насыщались до тех пор, пока ложки не заскребли об эмалированное дно. Хлебом вымакали остатки, кастрюлю поставили в умывальник, залили водой. Затем, довольные жизнью и собой, сели на табуретки.

– От пуза нажрались.

– Наелись, – уточнил Григорий, ковыряясь остро отточенной спичкой между частыми зубами. – Вот мерзость! – проговорил он, вытаскивая изо рта черный волос. – Это не мой, не твой и не мамин, видишь, какой кучерявый? – Григорий демонстрировал короткий волос брату.

Тот, сытый, смотрел на волос абсолютно равнодушно и время от времени срыгивал, не забывая при этом прикрывать рот ладонью, как учила мама.

– Маме не говори, что волос в рагу нашел, а то расстроится.

– Да, она у нас чистюля. Как он сюда попал, не понимаю? Наверное, в воздухе носился…

– Ага, точно, в воздухе, сквозняком принесло. Полуобнявшись, братья пьяновато щурились, смотрели друг на друга.

– Спать пора. Ну, сучка, задала нам работу. Как подумаешь, что у нее СПИД может оказаться, так и аппетит пропадает.

– Я думаю.

Уже давно проснулись птицы. Солнце поднялось почти в самый зенит, свежий ветер раскачивал ветки, шевелил траву, начавшую наливаться рожь. Только свет, но не ветер могли проникнуть в оранжерею-розарий, где навстречу солнцу раскрывались все новые и новые бутоны роз. Лепестки были такими мясистыми и плотными, что, казалось, они не выросли на земле, а созданы умелой рукой из тонких ломтиков свежего, кровоточащего мяса.