Бойцовская порода - Лев Пучков Страница 4

— Аа-а-а-андерма! Аа-андерма! Пя-я-атт-ныш-шко род-ди-маяо! У Кар-р-рского моря, на обветренной щ-щеке-е-э-у!!!

Снаружи, за оконцем, хлопнули автомобильные дверцы, раздалась невнятная ругань, кто-то побежал. Один из типов, что спали, прикрывшись куртками, резко сел на топчане и недоуменно вытаращился на Григория Васильевича. Второй просыпаться не пожелал — он все так же тихо стонал на выдохе, как-то нездорово хрипя.

Григорий Васильевич на типа тоже вытаращился — сразу и не понял, кто такой. На этом топчане, по всем канонам обычной охотничьей гулянки, должен спать Пес. А на втором…

— Совсем тронулся? — скрипучим голосом спросило помято-небритое лицо Рудина, появляясь в оконце. — Чего орешь-то? Гляди — народ перепугал.

— Нет-нет — это не правильно… — пробормотал возмутитель спокойствия, оборачиваясь к «народу» — невесть откуда возникшим в дверном проеме двоим коротко стриженным хлопцам, затянутым в кожу, с сильно заспанными личинами. Переведя взгляд на свои ноги, Григорий Васильевич крепко зажмурился и закрыл лицо руками.

— Че такое, док? — хрипло поинтересовался один из «кожаных», усиленно протирая глаза и зевая во весь рот. — Че такое?

Григорий Васильевич убрал руки от лица, разжмурился, для верности ущипнул себя за щеку и попытался встать.

— Не, реально, док — че такое? — не отставал настырный «кожаный», пристально глядя на топчан в углу. — Проблемы?

— Ой-й-й, господи ты боже мой!!! — с чувством глубочайшей скорби воскликнул Григорий Васильевич, окончательно поняв, что все происходящее с ним — вовсе не кошмарный сон. — Чтоб мне сдохнуть! Господи, какой идиот!!!

Да, это была нормальная гнусная действительность, длившаяся уже два года. Ног он не чувствовал потому, что два года жил в инвалидной коляске. Вот они, ноги-то, под пледом, бесполезные высохшие отростки, которые никогда уже не смогут ходить. И торчит он здесь вовсе не ради охотничьей забавы, хотя заброшенный домик оборудован Псом. со товарищи именно для длительного проживания в охотничьи сезоны. Толхаева привезли в эту забытую богом сторожку, чтобы достать с того света нарвавшегося на пулю краснореченского бандоса — Никиту.

Рядились за «штуку» баксов и один присест хорошей еды — чтобы непременно с текилой и черной икрой. И текила, и икра — обязательные атрибуты прошлой жизни — в настоящий момент для Григория Васильевича являлись этаким разгульным празднеством организма. Прежнее состояние и благополучие канули в Лету. Друзья тоже канули. И вообще — у Толхаева сейчас в целом мире нет ничего. И никого. Кроме, разве что, вот этого грубияна Рудина, что недовольно хмурится в рубленое оконце…

Григорий Васильевич обиженно захныкал, зашмыгал носом, руками принялся размазывать слезы по щекам. Надо же, расчувствовался, старый дурак, повелся на ровном месте! Пожрал хорошей снеди, текилы употребил от пуза — и вообразил себе невесть что…

«Кожаные» душевное расстройство Толхаева истолковали превратно. Тот, что задавал вопросы, метнулся к раненому, второй шустро достал из-за пазухи пистоль и направил его на «черного хирурга», а третий, который спал на топчане, хотя и не уловил сути ситуации, но, воодушевленный примером соратников, также принялся лапать у себя под мышкой.

— Твою в душу мать… — сердито буркнула голова Рудина в рубленом оконце, мгновенно усугубляясь ствольным срезом охотничьего карабина. — А ну. Масло, ходи к дверям…

— Убери лапы! — сырым от слез голосом возопил Григорий Васильевич, увидев, что «кожаный» № 1 стащил с раненого куртку и пытается его тормошить. — Куда ты, блядь, — грязными руками!!!

— Так это… — смутился «кожаный», убедившись, что раненый на вид вполне живой, теплый и помирать пока что не планирует. — Так ты…

— Отлезь от него! — просморкавшись, рявкнул Толхаев, подкатываясь к топчану и грубо отталкивая радетельного соратника Никиты. — Я же русским языком сказал — только медик! Остальные чтоб на пять метров не подходили!

Посчитав у раненого пульс, Толхаев, не глядя, протянул руку к соседнему топчану и щелкнул пальцами:

— График!

Субъект, что обретался на соседнем топчане, и в самом деле имел отдаленное отношение к медицине — в свое время закончил ветеринарный техникум. Именно поэтому ему выпало выступать в роли сиделки при персоне. Несостоявшийся ветеринар виновато потупился и протянул Толхаеву измятый листок, на котором были проставлены почасовые отметки температуры.

— А-а-а! — зловеще прищурился Григорий Васильевич. — Стрелять-бить, пальцы гнуть, значит, мы научились… Где пяти — и шестичасовая отметки? Я тебя спрашиваю — где?

— Не знаю, как получилось, — бегая взглядом, пролепетал бывший ветеринар. — Сидел-сидел… и вдруг заснул. Как-то само собой так вышло…

— И само собой на топчан улегся, и само собой курточкой укрылся, — ядовито проскрипел Толхаев. — А я теперь, значит, крутись, как хочешь, выводи тебе анамнез и назначения, да? А он, может быть, коли ошибусь на граммулечку, как раз от этого и загнется…

— Ты че, отморозок?! — мгновенно сориентировался «кожаный» № 1, нависая над незадачливой «сиделкой» с поднятыми кулаками. — Да я тебя, конь фанерный…

— Да заткнитесь вы все! — желчно воскликнул Толхаев. — Не хватало еще, чтобы капельницу разбили! Ну-ка, выметайтесь отседа — работать мешаете…

Совсем «выметаться» соратники Никиты не пожелали: то ли не доверяли «черному хирургу», то ли боялись пропустить какой-либо особо важный момент. Но от раненого удалились и притихли. Сгрудились в уголке, подальше от топчана, и принялись тыкать под бока незадачливого коновала, шипя ему в уши о грядущих перспективах.

Толхаев между тем разложил на столе припасенный загодя блокнот и быстро набросал назначения. Затем легким педагогическим усилием вырвал «фельдшера» из пылких дружеских объятий и минут десять подробно его инструктировал на предмет ухода за раненым, требуя, чтобы тот делал пометки в блокноте.

— Печь сильно не топите, — предупредил Григорий Васильевич, протягивая «кожаному» № 1 пакетик с искореженной латунной оболочкой. — Только на ночь, не более двух часов. Погода пока вполне располагает. Керосинку без надобности не палите — ему чистый воздух нужен.

— Это зачем? — недоуменно наморщил лоб «кожаный», рассматривая пакетик на просвет.

— А-а-а, вон как! — понятливо кивнул Толхаев. — Тебе, значит, шкуру пока что не дырявили. Ну ничего — у тебя еще все впереди. При вашей специфике труда…

— Не каркай, док! — досадливо нахмурился соратник Никиты, суеверно отстукивая по столу и трижды плюя через левое плечо. — На хера мне эта железяка? Экспертизу мы делать не собираемся, и так знаем — кто.

— Отдашь ему, когда оклемается, — Толхаев кивнул на топчан в углу. — Тебе не понять. Для того, кто вернулся с того света, этот кусок железа — ценная реликвия. Не выбрасывай, он тебе потом будет благодарен.

— Ладно, — кивнул «кожаный», пряча пакетик в карман. — Что еще?