Военный разведчик - Александр Карцев Страница 4

Счастливы влюбленные и старики. Часов они не наблюдают. В сумке у деда лежали рыболовные снасти, пара бутербродов и термос с чаем. Но ни на руке у деда (я это точно помню), ни в сумке не было часов. Мои же часы утонули вместе с моими вещами. Я не влюбленный и, по моим расчетам, еще не совсем старик. Я был несчастлив. Мне позарез нужны были часы. Хорошо еще, что были видны звезды. А вот часов не было. Была лишь пара бутербродов, да горячий сладкий чай. Ненавижу есть на работе. Я понимаю, дома. Любимая девушка в очаровательном неглиже, горячий кофе в постель. Я помню, мне всегда приносили на завтрак кофе в постель. Не в этой жизни? Не мне? Ну, а что, и помечтать даже нельзя! Ненавижу бутерброды. Цыплята табака, понимаю. Шашлык из молодого барашка. Конечно, уважаю. Да разве можно перечесть все, что я люблю и уважаю. Вот на последнем ужине… Нет, это я так к слову. Последний раз я ел трое суток назад. И что было у меня на ужин, вам лучше не знать. Но вот бутерброды я точно не люблю…

Я съел все до последней крошки. Ни с того, ни с сего, вдруг, проснулся волчий аппетит. Сейчас я съел бы мамонта, слона и еще одного мамонта. Я с ностальгией подумал о дедушке. А, ни такой он был и маленький. Окорочка у него были очень даже ничего. На глаза попались дедовы сапоги. Но, кажется, я был уже сыт.

По моим расчетам лодка шла уже более трех часов. Я старался держать ее как можно ближе к берегу, чтобы не сбиться с курса. Позади оставались Одесса, Южное. Я чуть было не пропустил Очаков, но само Провидение вывело меня в Днепровский лиман. Лодка пошла заметно медленнее, сказывалось течение. Но это было уже неважно. Еще через час я оказался в Бугском лимане. А еще через пару часов, как только по правому борту появились огни какого-то села, причалил к берегу. Небольшим перочинным ножом, найденным в сумке у деда, выцарапал на борту лодки «Белгород-днестровский». Лодку найдут, найдут деда. Дед найдет на дне лодки свои сапоги, не съеденные мною. И будет непечатно выражаться в мой адрес, когда в следующий раз пойдет на ночную рыбалку. На своей моторной лодке. В милиции поломают голову, зачем я оставил эту надпись. А дед поругается, поругается, да улыбнется понимающе в свои седые, прокуренные усы… Мы с тобой одной крови, дед. Ты и я. Ты — Маугли, и я — Маугли. Ты — Бандар-Лог, и я — Бандар-Лог. Ты — жёлтый земляной червяк, и я… Нет, я все-таки Маугли.

Я вышел к месту сбора на рассвете. У ребят случилась истерика. Странные. Наверное, они никогда не видели живого Робинзона Крузо. В низинах еще стоял туман. В лучах восходящего солнца на траве сияла роса. По этой росе и туману к ним навстречу шел я. Босиком. В дедовых одеждах. Хотя возможно, они были вполне нормальными. Может быть, просто увидели нимб над моей головой?..

Счастье. Некоторые пытаются дать ему определение. Я не пытался. Я был счастлив. Я снова был человеком. Я спал на простынях. В кровати. Если вы когда-нибудь спали рядом с любимой девушкой, вы знаете, какое это наслаждение. Но тогда вы не знаете, что настоящее наслаждение спать одному. Я купался в целом море блаженства — я спал один. Мне снилась моя, самая замечательная на свете, девушка.

Блаженство. Настоящее блаженство! Я сладко потянулся, нежно прикоснулся рукой к ее плечу. Говорят, что французы на рассвете… Тьфу ты! Под рукой оказалась всего лишь подушка. Сон закончился.

Простыни были в крови — сбились повязки с пораненных ног. Да еще разошелся шов на спине, след недавнего пулевого ранения. Но разбудило меня не это. Экзамен. Я не знал, сдал ли его. Выполнение задачи в установленные сроки ровным счетом ничего не значило. Точнее, значило не все. Оставалось еще что-то. Критерии, по которым нас оценивали, были нам неизвестны. Все решала выпускная комиссия.

Холодный душ привел меня в порядок. Точнее, в порядок он привел только мои мысли. С телом еще надо было немного повозиться. Хотя бы обработать царапины. Обращаться за помощью к начмеду не хотелось. Тем более из-за таких пустяков. Да и времени уже не оставалось. Через полчаса нас собирали в штабе.

Штабом служил небольшой одноэтажный барак. Нас разместили в зале совещаний. Начальник учебного центра поздравил всех с успешным возвращением (Двоих ребят я не досчитался. Как выяснилось позднее, одного подстрелили пограничники при пересечении границы, второго задержала милиция уже при возвращении. Им экзамен пришлось пересдавать заново. После госпиталя.). И пожелал всем на будущее доброй охоты на новом пути. На этом торжественная часть закончилась. Начиналось главное. Говорят, что наше будущее записано в книге судеб. В соседней комнате находились люди, которые эту книгу писали.

Нам не ставили оценок за экзамен. Точнее оценок было всего две. Годен к работе или нет. Затем, комиссия решала, где целесообразно использовать офицера дальше. Многие возвращались к себе в отдельный батальон специального назначения. О судьбе других мы могли только догадываться. Аттестационная комиссия работала как часы. Пару минут обсуждала очередного выпускника, вызывала его и объявляла результат. Тогда мы еще не знали, что решение принималось заранее и не в один день. И не всегда по результатам экзамена.

Подошла моя очередь. Я стоял перед дверью и ждал вызова. Ровно минуту. Потом еще одну. И еще. Двенадцать минут. Такое начало не предвещало ничего хорошего. Возможно, ребята там просто уснули. За это их никто не упрекнет. Я бы и сам поспал, если бы знал, что у меня есть в запасе четверть часа. Или может быть, их просто выкрали инопланетяне. Или все ушли на обед. Через форточку.

Дверь открылась. Меня пригласили в комнату. За столами, расположенными буквой «П», сидело восемь человек. Двоих из них я знал, остальных видел впервые. Не трудно было догадаться, что это были «купцы», работодатели. Меня поздравили с успешной сдачей экзамена. К дальнейшей боевой работе я был признан негодным. По состоянию здоровья. И направлен в госпиталь на заслуженный отдых. Подлечить свои царапины. О дальнейших планах на мой счет не было сказано ни слова. Что- то они не договаривали. Это было видно невооруженным взглядом. Чтобы принять такое решение так много времени не нужно. Но мне сказали: «Свободен!» Это было шоком. Я повернулся через левое плечо и направился к выходу. Спиной я ждал фразы: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Но Мюллер забыл свои слова. И подсказать было некому. Я вышел из кабинета.

В своей работе Главное Разведывательное Управление всегда отличалось мягкостью и интеллигентностью. Сотрудников никогда не принуждали к работе. Больше ценились добровольцы. Результативность у них была выше, они были охотниками — делали работу по своей охоте. Иногда добровольцев не хватало. Тогда сотрудников мягко подводили к мысли, что эта работа создана именно для них. И лучше на неё согласиться. Добровольно. Ибо второй отличительной чертой Управления была привычка ломать позвоночники не согласным. В переносном смысле, разумеется.

Когда европейцы впервые познакомились с религией даосских монахов, один из древнекитайских иероглифов был переведен ими не совсем точно. Основополагающий принцип стратегии европейцы назвали канализацией. Но это не изменило сути. Направить усилия противника в нужном тебе русле. В этом высший профессионализм и талант полководца (на самом деле заповедь Дзен-буддизма звучала несколько иначе: «Перехватив меч противника, обратить клинок против него самого»). В Управлении по отношению к нам использовался тот же принцип. Нас мягко направляли. Мне дали время поволноваться. Подумать о смысле жизни. Это было неспроста! Я чувствовал, что меня к чему-то подталкивают. Госпиталь. Это всегда было рабочим моментом. Взрослые детки играют в войну. Танки, самолеты, автоматы. Железные игрушки. Царапины, ссадины. Йод, бинты. Операции, реанимация. Госпиталь. Он всегда присутствовал в наших играх. Где-то на втором плане. На этот раз все было по-другому.