Багровая земля - Борис Сопельняк Страница 4

Посольство в Кабул было сформировано в течение нескольких дней. Первым полпредом стал Яков Захарович Суриц. Направить-то его в Кабул направили, но ни денег, ни ценных подарков, которые принято вручать восточным правителям, не дали. При этом Ленин развел руками и, провожая Сурица в дорогу, как бы в шутку, сказал: «Я уверен, что вы, сын еврейского купца, найдете выход из создавшегося положения». Надо отдать должное, сын еврейского купца привез с собой 880 тысяч рублей и множество ценных подарков.

Но самым дорогим было послание королю Афганистана, подписанное самим Лениным: «Россия навсегда останется первым другом Высокого Афганского государства на благо обоих народов». В нем говорилось о советской «помощи», и Ленин доказал, что не бросает слов на ветер: в русском караване оказалось пять тысяч винтовок, около сотни пулеметов, многие тысячи патронов, несколько самолетов, оборудование для телеграфной линии Кабул – Кушка и даже радиостанция вместе с персоналом.

Полгода Суриц с небольшой группой сотрудников своего полпредства добирался до Афганистана, но встретили их по-королевски: тут были и кавалерийский эскорт, и артиллерийский салют и даже носилки под балдахином, на которые усадили российского полпреда.

Так случилось, что в это же время из Кабула в Москву двигалось афганское посольство во главе с генералом Вали-ханом. Где-то на полпути посольства встретились и даже пообщались.

Афганцы до Москвы добрались быстрее, нежели русские до Кабула и «Правда» уже 14 октября 1919 года писала, как Ленин принимал Афганское Чрезвычайное Посольство в своем рабочем кабинете, где посол заявил ему: «Я надеюсь, что вы поможете освободиться от гнета европейского империализма всему Востоку».

А вот то, о чем газеты не писали. В составе миссии Вали-хана был один из образованнейших людей страны – мулла Худабахш, который увидел в Ленине пророка:

– Он так не похож на нынешних политиков и вождей всего мира. Такое сочетание широты и глубины мысли с душевной простотой!

Самое удивительное, что не пройдет и месяца, как живейший интерес к личности Ленина проявит и Аманулла-хан.

– Меня очень занимает ваш вождь Ленин, – сказал он во время одной из бесед с Сурицем. – Что он за человек? Кто его родители? Какого он рода-племени? Есть ли у него семья?

Суриц поведал эмиру все, что знал и что в последующие годы станет одной из самых больших тайн Страны Советов:

– Роду-племени Ильич непростого, – начал издалека Суриц. – Я вот, например, иудей. Но так как в царской России понятие «национальность» практически отсутствовало, главным было вероисповедание. Так вот Владимир Ильич по отцу – православный христианин, а по матери – наполовину иудей, так как его дедушка по матери – еврей по фамилии Бланк: он был довольно известным врачом. А вот бабушка – полушведка-полунемка.

– Ну и ну! – удивился Аманулла-хан. – У нас такое невозможно. Ни один пуштун не отдаст свою дочь за таджика или узбека, даже если он самого что ни есть знатного рода. А как же дедушка Ленина стал врачом? Я где-то читал, что ни в один университет евреев не принимали.

– Ну, это проще простого, – усмехнулся Суриц. – Через эту процедуру проходил и я. Надо было только формально креститься, то есть принять православную веру, а заодно и русское имя. Так Сруль Мовшевич Бланк стал Александром Дмитриевичем.

После этого у него не было никаких проблем с поступлением в Военно-медицинскую академию. Тогда же он женился на Анне Гросшопф, которая родила ему дочь Марию, впоследствии ставшую матерью Ленина. Впрочем, и отец Ленина, Илья Николаевич Ульянов, тоже не совсем русский: его бабка была калмычкой. Думаю, что ярко выраженная скуластость Ильича – от нее.

– Да-а, – пригладил свои пышные усы Аманулла-хан, – теперь мне понятно, откуда у Ленина столько энергии, ума и мудрости: у всех своих предков он что-нибудь да позаимствовал. Раньше из таких людей получались прекрасные воины, а он стал великим политиком.

– А разве современный политик – одновременно не воин? – полувопросительно заметил Суриц. – Разве Ленину не надо разбираться в хитросплетениях чисто военных дел: как сдержать Колчака, когда ударить по Деникину, что делать с Юденичем? А вы, уважаемый Аманулла-хан, блестяще победив профессиональную армию Великобритании и добившись признания независимости Афганистана, разве не доказали, что современный политик должен быть и воином?!

– Увы, но в Афганистане так было всегда, – вздохнул Аманулла-хан. – История Афганистана – это история войн: то к нам пожалует Александр Македонский, то навалятся персы, то грозят монголы, а последние сто лет – англичане. Но теперь, имея такого надежного соседа, как Советская Россия, мы сможем жить спокойно. А я наконец займусь своим любимым делом – охотой! – азартно потер он руки. – Кстати, господин посол, любит ли Ленин охоту или у него другие интересы?

– Любит, – улыбнулся Суриц. – Еще как любит.

– Наш человек! – удовлетворенно воскликнул Аманулла-хан.

Однажды утром Рашид в очередной раз скептически оглядел свою бороду и решительно заявил:

– В самый раз. Сегодня ночью уйду. Отныне меня зовут Идрис. А Саидакбара – Азиз. Запомнил? Если встретимся, ты нас не знаешь. Я договорился с Шемалем. Настоящее имя у этого главаря банды другое, но для нас он Шемаль, то есть «Север». Так вот, Шемаль обещал подумать.

– О чем?

– О том, как обеспечить твою безопасность. Ты же хотел побывать в банде?

– Хотел.

– Шемаль на встречу согласен. Но ведь ты шурави, а русских в его банде не любят.

Слово главаря там – закон, не дай бог нарушить – вырежут весь род от мала до велика. Но все-таки Шемаль прав: вдруг найдется какой-нибудь накурившийся анаши фанатик и полоснет из автомата в спину? Такие случаи бывали, и не раз… но Шемаль что-нибудь придумает. Для страховки я забросил удочку и в банду Ашрафа.

Саидакбар, то есть Азиз, удивленно поднял брови.

– Ничего-ничего, пусть поерзает. Удочку я забрасывал через его заместителя Канд-агу, а этот парень сам мечтает стать главарем. Он типичный экстремист, за ним – люди без роду и племени, руки у них по локоть в крови, терять им нечего. Представляешь, как пошатнется авторитет Канд-аги, когда выяснится, что он контактирует с хадовцами?!

И тут я брякнул:

– А нельзя Шемаля пригласить к Ашрафу и поговорить втроем?

Идрис даже побледнел:

– Да ты что?! Ашраф – таджик, а Шемаль – пуштун. Они же перестреляют друг друга! Никогда, запомни, никогда пуштун не сядет за один стол с таджиком или хазарейцем. А если, разговаривая с Ашрафом, ты ляпнешь, что был у Шемаля, жить тебе ровно две секунды: именно столько, сколько нужно, чтобы передернуть затвор и нажать на спуск.

Теперь уже побледнел я.

– Я же говорил, – поднялся Азиз, – нельзя его посылать в банду. Он не готов.