Сердце Льва - 2 - Феликс Разумовский Страница 4

— Ах, карман порезали!

— Ах, цыганки палки суют в мимозу!

— Ах, у вас тротуар песком не посыпан! Копчик отшибла напрочь, дайте жалобную книгу!

Пошли все на хрен, за город Ленинград не отвечаем.

— Ну здравствуй, Ваня, все скрипишь? — Заглянул местный участковый, маленький, кругленький майор, поручкался по-простецки, закурил. — Да, санитарное состояние у тебя. Придется акт писать…

Дали ему литр бальзама, пару прибалтийских кур, и до акта дело естественно не дошло. Побухтел еще и убрался довольный.

Целую неделю, аж до девятого числа, продолжалась вся эта кутерьма. А потом все, как отрезало. Прибалты, кто расторговавшись кто осчастливив перекупщиков, отбыли к морю, на пятаке осталась только пара-трешка саблинских барыг да легион цыганок, слоняющихся вдоль столов с неуставной гвоздикой. Тишь, скука и безденежье. Само собой, очень и очень относительное.

— Работай, зятек, трудись, набирайся опыта. А я пока отдохну, — сказал Иван Ильич и вместе с генералом из ГАИ надолго ушел в загул, благо после женского дня пропивать ему было чего.

И Андрон встал на бессменную рыночную вахту. Без ропота и сожаления, ибо понял, что пятак это и впрямь золотое дно, нужно только уметь его взять. Знай себе, долби и долби. Правда, вдумчиво, без суеты и с оглядкой, цепко держа кайло в мозолистых руках. И чтобы никакой там вони и пыли. Что, что, а с головой и руками у Андрона было все в порядке. Держась просто, но с достоинством, он греб снег, знакомился с барыгами и ментами, учился работать так, чтобы люди сами давали ему деньги, да еще говорили спасибо. Дело это очень не простое, нужно быть большим психологом и знатоком торгашеской души. Познакомился Андрон и с коллективом кафетерия, благо весна выдалась холодная, а любовь к родине особо его не грела. Коллектив был небольшой, но дружный: две девахи-сменщицы разбодяживали кофе, пара матрон прилавка недовешивала мороженое, а пьяненькая, вечно улыбающаяся бабка Михеевна блюла опрятность и чистоту. Еще в кафе обретался кот, угольно-черный, мяукающий басом. Из-за привычки дрыхнуть на лотке с меренгами длинная шерсть его отдавала сединой. Прямо не мартовский паскудный кот, а баргузинский соболь.

По вечерам, когда темнело, Андрон снимал свой ватник с надписью «Контролер» на рукаве, выпивал чашечку настоящего двойного кофе и отправлялся в отчий дом, проведать мать, Арнульфа и Тима. Как они там, на одной зарплате и стипендии? Слава богу, ничего — единорог вещал о будущем, бил копытом и благополучно жрал детсадовскую кашу. Вера Ардальоновна истово внимала, вглядывалась в лики угодников и готовила ту самую детсадовскую кашу, которую потом благополучно жрал Арнульф. Тим держался молодцом и честно отрабатывал постой — вворачивал лампочки, махал метлой, устранял засоры, круглое таскал, квадратное катал. Все принимали его за Андрона, похоже, и Вера Ардальоновна в том числе, во всяком случае Андронову зарплату ему выдали без малейших проблем. Так что жить-быть пока что было можно.

Однажды, уже в апреле, Андрон застал в гостях у квартиранта тощего жилистого парня Юрку Ефименко. Собственно как в гостях — прикинутые в каратэ-ги, они нещадно тузили друг друга на чердаке, удивительнейшим образом преобразившимся — расчищенным от грязи и оборудованным под спортивный зал. С большим мешком для ног, боксерскими подушками и коварной, дающей сдачи макиварой. Устроено все было основательно, с любовью, чувствовалось — надолго.

— Ну вот, брат, ушли в подполье, — прокомментировал происходящее Тим и уважительно, с полупоклоном взглянул на Ефименкова. — Скажи, сэмпай.

На талии того красовался уже успевший выцвести коричневый пояс, обозначающий высшую ученическую степень.

— Да, хреново дело, — хмуро отозвался он и резко, чтобы сбросить напряжение, потряс жилистой ногой. — Товарищи из спорткомитета взяли курс на создание единого стиля советского каратэ. Все прочие, выработанные веками, признаны ошибочными, вредными и не отвечающими советской системе физического воспитания. Только это ягодки, цветочки впереди. Грядет всеобщий писец.

Юрка знал, что говорил. С неделю назад его, еще одного сэмпая и гарного сенсея Смородинского прямиком из додзе препроводили в дивное серое строение у Невы, такое высокое, что из его подвалов отчетливо видна Колыма.

— Ну здравствуйте, здравствуйте, — ласково сказали им в просторном кабинете, где со стен любовались друг на дружку Дзержинский и генсек. — Значит, практикуем каратэ? Мало того, обучаем. И конечно, за деньги. Ай-яй-яй-яй-яй! Ребятки, лучше не надо. Добром просим. Стучите лучше по мячику, он мягкий.

Не пугали, не грозили, не клацкали затворами. С шуточками-прибауточками пробили по ЦАБу, зафиксировали установочные данные и со смехуечками отпустили с миром. А табуретка посредине кабинета железная, отполированная тысячами задов, с вмурованными в бетонный пол ножками…

— Ничего, братва, всех не переловят. А потом, запретный плод, он всегда слаще, — Андрон усмехнулся и, переодевшись, тоже предался недозволенному — стучал конечностями по грушам, долбил пружинящую макивару, бился по-нешутейному, с доводкой в корпус. Только с Юркой Ефименковым не очень-то поспаррингуешь, разве что на средней дистанции. Хлипкий, рахитичный вьюноша превратился в опытного бойца с отличной гибкостью, убийственным ударом и мгновенной реакцией. И хотя сенсей Смородинский был парень гарный и вешал пояса на свой страх и риск, но свой коричневый Юрка несомненно заслужил. Зверь.

Побегали, попрыгали, помахали конечностями, надавали друг другу тумаков, попили чаю.

— Ну, приятно было, — наконец Юрка глянул на часы, встал и подался на выход. — Но пасаран, коллеги, прорвемся.

Без кимоно он снова превратился в хилого, рахитичного юношу, похожего со спины на гнутый верстовой столб.

— Ну как ты, студиоз? — спросил Андрон Тима, когда они остались одни. — Не бедствуешь? — Вытащил толстую пачку денег, трудовых, все рубли и трешки. — Вот, Арнульфу прикупи гостинец. Что, рог ему еще не обломали?

— Да нет, — Тим вздохнул, но деньги взял, бросил веером на стол. — Каждую ночь пасется здесь, блеять что-то много стал. Ну а ты как живешь, барыга?

Он не стал говорить, что последнее время Вера Ардальоновна принимает его за сына и все ездит по ушам единороговыми пророчествами.

— Готовлюсь стать отцом, — Андрон вспомнил Анджелу с ее токсикозами и недомоганиями и сразу помрачнел. — Не женитесь на курсистках, они глупы как сосиски.

— Ага, а белошвейки бляди, потому как их дерут спереди и сзади, — в тон ему усмехнулся Тим и дипломатично переменил тему. — Знаешь, я тут в библиотеке покопался, кучу интересного нарыл о первом хозяине этого домика-пряника, такой не только крышку, гроб с содержимым мог всобачить над входными дверями.

И он принялся живописать жизненные вехи генерал-фельдмаршала графа Якова Велимовича Брюса. Из всей плеяды Петровских деятелей того выделяли высокая образованность и глубокие научные познания. Он занимался физикой, астрономией, математикой, разрабатывал теорию движения планет, наладил в Росси издание учебной литературы, делал переводы с английского и немецкого, вел переписку с Лейбницем, редактировал географические карты и глобусы. Ведал Московской типографией, владел ценной коллекцией предметов старины и редкостей. Под надзором Брюса царский библиотекарь Василий Киприянов составил первый русский календарь или «Месяцеслов», рассчитанный на длительное употребление, он содержал помимо прочих сведений «предзнамения времени по всякий год по планетам» на сто двенадцать лет вперед и «предзнамения действ на каждый день по течению Луны в Зодии», а также специальные таблицы, из коих можно было узнать, когда надлежит «кровь пущать, мыслити почать, брак иметь, чины и достоинства воспринимать, долг платити». Этим «Месяцесловом» пользовались несколько поколений людей, он снискал такую популярность, что и спустя два века справочные календари на Руси именовались брюсами. Словом, Яков Велимович был выдающимся русским ученым энциклопедистом, военным и государственным деятелем.