ВИТЧ - Всеволод Бенигсен Страница 45

XXI

Когда они подъехали к Привольску-218, было около пяти дня. Зонц, утомленный вождением, тут же выскочил из машины и принялся как умалишенный вертеть головой и туловищем, разминая застоявшиеся мышцы. Следом выкарабкались пассажиры. Самым помятым выглядел почему то Максим. Гусев, который после сытного обеда в кафе быстро задремал, выглядел чуть лучше — он стоял, оперевшись на машину, и заразительно зевал. Лучше всех выглядел, впрочем, Панкратов. По крайней мере на лице у него не было и тени усталости.

— Ну что? — громко сказал Зонц, подходя к остальным. — Начнем процесс мирных переговоров?

Максим почему-то подумал, что, если бы сейчас была зима, Зонц наверняка бы зачерпнул снега из сугроба и сунул бы его в рот. Потом бы встряхнул мокрой рукой, достал бы платок из кармана и вытерся. Во многих фильмах самые активные (начальники разведотрядов, партизанские командиры) перед решительными действиями любили зачерпывать снег и хрустеть им, улыбаясь во весь рот. «Кажется, я уже сам живу в другой реальности», — подумал Максим и с досадой пнул носком ботинка сухую кочку.

Затем все четверо тронулись к воротам. Там Зонц стукнул кулаком по железной двери и на всякий пожарный прикрыл ладонью лицо от возможного света прожектора. Но на сей раз ничего не щелкнуло, не вспыхнуло, не ослепило. И совсем не сверху, а скорее наоборот, откуда-то снизу раздался обычный человеческий голос:

— К Куперману?

— В общем, да, — завертел головой Зонц, пытаясь понять, откуда идет звук, и добавил загадочно-магическое «нам назначено».

Ответа не последовало, но через пару минут появился сам Куперман. Он настороженно осмотрел гостей, кивнув только Максиму.

— Здравствуйте, Семен Борисович, — начал Зонц. — Прошу любить и жаловать. Это Валентин Гусев. Он нам поможет в решении финансовых вопросов. Максима вы уже знаете. А это мой помощник. Ну, а я — Зонц Изя Аркадьевич. Курирую культурные вопросы и в частности ваш… э-э-э… Привольск.

Куперман пожал всем по очереди руки, а затем, мотнув головой, как экскурсовод, зовущий за собой туристов, нырнул в скрипучую дверь. За ним нырнули остальные. Первым Максим, затем Панкратов, Зонц и наконец Гусев. Они поднялись на КПП с молчаливыми автоматчиками и стали спускаться по ступенькам. Максиму не терпелось поскорее увидеть город — он едва ли не раньше Купермана спрыгнул на землю Привольска, но почти тут же застыл, скривив губы в глубоком разочаровании: пейзаж, который открылся ему и его спутникам, впечатлял разве что своей запредельной унылостью: кривая улица, ведущая в никуда, серо-бетонное здание НИИ, пара пятиэтажек и густые, почти в человеческий рост, заросли крапивы, тянущиеся вдоль блочного забора с колючей проволокой.

— С такой крапивой и проволоки не надо, — усмехнулся Зонц и шутливо ткнул Панкратова локтем в бок.

— Машина времени, как она есть, — хмуро кивнул Панкратов.

Что-то подобное, должно быть, испытывали западные немцы, забредшие после падения берлинской стены на территорию ГДР. А чего, спрашивается, ожидали?

Куперман пропустил все реплики гостей мимо ушей и, ничего не говоря, двинулся к зданию НИИ. Гости засеменили следом.

— Если захотите, потом могу устроить экскурсию по нашему лагерю, — сказал Куперман. — Вон там, например, находится бывший крематорий.

Он ткнул пальцем в полуразрушенное здание за зданием НИИ.

Зонц с Максимом переглянулись.

— А вон там находится наш мемориал, — продолжил Куперман. — Отсюда не видно, институт загораживает, но, если будет желание, можете сходить посмотреть. Мы, кстати, идем по бывшей улице Ленина. Теперь она носит имя майора Кручинина. А пересекает ее бывшая Коммунистическая. Теперь улица Блюменцвейга. Так мы решили увековечить наших героев.

— А Блюменцвейг-то умер недавно, — сказал Максим.

— Как это?

— Под поезд попал.

— Жаль, — покачал головой Куперман. — Но это даже лучше. В честь живого улицу называть как-то неудобно, а теперь вроде все законно.

Кажется, он был даже доволен, что смерть Блюменцвейга узаконила переименование улицы.

У самых дверей института он обернулся и тихим, почти извиняющимся голосом сказал:

— Мы тут, может, слегка одичали, поэтому вы же не серчайте, ежели что. Судьба-то нас не баловала.

Куперман открыл дверь и стал пропускать вперед себя прибывших: в фойе НИИ уже слышался гул голосов — их явно ждали.

После слов Купермана Максим почему-то ожидал увидеть персонажей с картины «Отступление Наполеона из России» — рваная обувь, дырявая одежда, жалкие остатки былой гвардии. Но, ступив в холл, где толпились привольчане, сразу увидел, что ошибся. Все старики были довольно прилично одеты и обуты. Хотя физически выглядели, конечно, не ахти: старость — не радость. Никого из тех, кого он знал когда-то лично, кроме Купермана, здесь не было. Видимо, умерли.

Завидев гостей, старики, которые стояли в ряд, зашушукались, как школьники, которым в класс привели новеньких.

— Товарищи привольчане, — поднял руку Куперман. — Время идет, а мы не молодеем…

Словно в качестве иллюстрации к этим словам кто-то из стариков зашелся в сухом трескучем кашле.

Куперман переждал кашель.

— А это товарищи из Министерства культуры. Как я и говорил уже, здесь будет организован музей концлагеря Привольск-218. И все мы примем участие в его работе. И таким образом продолжим наше существование таким образом.

Дважды повторенное «таким образом», как ни странно, хорошо закольцевало мысль Купермана, и он замолчал. Затем вздрогнул.

— Среди них, кстати, есть и наш коллега, искусствовед Максим Терещенко, который лично знал Блюменцвейга.

При упоминании имени Блюменцвейга старики зашелестели, как осенняя листва. Максим кивнул, но на всякий случай не очень уверенно.

— Здравствуйте, товарищи, — бодрым голосом физрука сказал Зонц.

В холле сразу воцарилась тишина. Потом кто то чихнул.

— Будьте здоровы, — сказал Зонц и улыбнулся. — В общем, ситуация такая. Дней на двадцать, максимум месяц, вы все покинете Привольск и получите бесплатное жилье на окраине города С., а также денежную помощь. Сразу по окончании первичного осмотра по определению объема необходимых работ желающие смогут вернуться в Привольск.

— А когда же музей будет готов? — спросил кто-то.

— Думаю, приблизительно через три-четыре месяца. Объем работы не позволяет сделать это в более короткие сроки. Сами понимаете, надо менять канализацию, трубы, проводку, отремонтировать дороги и здания. Затем надо будет определить детали организации музея, расположение объектов, дорожки для туристов и прочее. В этом мы, кстати, очень рассчитываем на вашу помощь. Но давайте только обсуждать это не здесь, а…

— Прошу вас в конференц-зал, — засуетился Куперман, указывая на большую дубовую дверь в конце холла.