Обреченные - Эльмира Нетесова Страница 47

Он смолчит о том, как ныло сердце от леденящего одиночества. Как без ее голоса осиротел и поник дом. Она в нем не просто хозяйка. Она — сердце семьи… Но зачем говорить? Сама поймет. Без слов. На Кубани казаки не словами, жизнью любовь доказывают…

— Ждал? Значит, любишь? — смеется Ольга, зная заранее, что и в этот раз ничего не ответит ей Степан.

— Мамка! Мамка вернулась! — услышала Ольга и заплакала. Старший, никогда не называвший ее матерью, бежит к ней, раскинув руки. Перед всем селом, перед отцом, на весь белый свет, впервые матерью признал.

— Сынок мой! Радость моя, конопатая. Солнышко мое. Цветок наш! — прижала к себе мальчишку.

— Жива! Я верил, что Бог не возьмет, не отнимет тебя больше! — обхватил Ольгу мальчишка. А по берегу, обгоняя друг друга, спотыкаясь, падая, снова вскакивая, неслась ватага усольских ребятишек:

— Мамка! — повисла на Зинкиной шее дочь.

— Мама! — бегут ребятишки Дуняшки, обгоняя друг друга, собственный крик и смех.

— Тетя Лида! — несутся малыши Усолья к растерявшейся бабе. Тычутся мокрыми носами в губы, щеки. Обнимают морщинистую шею, усталые плечи. Торопят домой.

— Как плохо без тебя. Даже мамка все время плачет. Не спит. Совсем без тебя измаялась, — жалуется старший мальчишка. И добавляет посерьезнев:

— Не ходи в море. Я уже большой, даже ссаться перестал. Сам скоро в мужики пойду. Работать. А ты с мамкой дома, чтоб ни у кого в середке не болело. Ладно? — тащит домой торопливо, путаясь и запинаясь.

— Мама! А папка больной. Простыл вовсе! Все время тебя выглядывал. Наружу. Его просквозило, — тараторили дети Гусевых.

Лишь младший сын не пришел встретить Дуняшку. Его еще не пускали во двор. Шаман сам лечил сына. И соседи говорили, что младший гусенок уже приходит в себя.

Ольга шла домой. Ей все еще не верилось, что горести кончились и она действительно жива.

— Степа, а лодка наша — разбилась. Вдребезги. Совсем. Выкинула нас на берег Птичьего, как выплюнула. И развалилась. И сети, их я не смогла завести к берегу. Вырвало из рук. Унесло. Как теперь работать, на чем выйти в море — ума не приложу? Бабы мои без заработка останутся…

— О чем ты? Жива! Лодку новую можно сделать. Материал готов. Старики, да мы — за две недели управимся. Нас ведь тут чекисты измучили. С допросами приезжали, — проговорился Степан.

— Думали, что мы уже за границей?

— Они не предполагают. Наверняка. Даже уверенными были в том. А мы не верили. Никто. И я… Как ни плохо нам здесь, а все ж, своя земля.

Не успела Ольга прийти в себя, навести порядок в доме, в дверь вошел Волков.

— Явились птахи залетные! Где вас черти носили? — начал с порога.

Ольга, глядя на него, удивилась:

— А по какому праву крик поднимаете? Иль по-человечески разговаривать разучились?

— Да мне чуть голову за вас не свернули. Если б не нашлись, собственную шкуру за вас бы сняли, — ответил зло.

Когда Ольга рассказала Михаилу Ивановичу, что с ними случилось, председатель поссовета вытер взмокший, лоб платком и Сказал поеживаясь:

— Едрена мать, такое не всякий мужик одюжит. Кой вас дьявол погнал в такую непогодь на лов?

— Нужда наша, — созналась Ольга.

— Так вот, знай теперь, за этот самый случай, чтоб такого больше не случилось и каждый спал спокойно, наказание вам от власти вышло. Лишили вас — усольцев, права ловить рыбу в море. Отдали ваши промысловые банки поселковым рыбакам. Ни в какое время года, ни сетью, ни мордухой, ни удочкой, не разрешен вам промысел рыбы. От того всем спокойнее будет. И прежде всего мне. Не хочу по ночам холодным потом обливаться. И ждать под окном чекистов на воронке…

— А мы как теперь? Что есть будем? Ведь только море и кормило нас! Мы же с голоду здесь все умрем, — ахнула Ольга.

— Кто вам виноват? Сами просрали, что имели. Кого винишь? Вам ловить рыбу в море никто не разрешал и раньше. Вы самовольно ее промышляли!

— Но и не запрещал никто. Да и ловили не только для себя. Рыбокомбинату сдавали. Разве не было это подспорьем к плану? По двести центнеров в день! Да мужики — еще больше ловили.

— Это капля в море! — прерывал Волков.

— Но и эта капля людям шла! А чем мы теперь кормиться будем? Где работать, если лишаете нас моря и права лова? Иль ваши суда в шторм не уносит от своих берегов?

— Вы себя с нами не сравнивайте! Наши — проверенные, надежные люди! В погранзоне долгие годы живут и ничем себя не опозорили! — кипел Михаил Иванович.

— Ладно! Вы правильные, мы — ссыльные, но скажите, как нам жить теперь?

— В реке ловите. Но в устье— не сметь!

— А что в реке возьмешь? В нее вся канализация, все сточные воды, промотходы с рыбокомбината идут. В реку рыба не идет. Вы это не хуже нас знаете! — отчаялась Ольга.

— Я два раза не повторяю. Предупредил вас! Кто нарушит запрет— наказан будет очень сурово!

— Но жрать-то что? — вскочила Ольга.

— А какое мне дело? Я вас сюда звал? Я вам кто, отец родной, что ли? Хватит выступать! Сами думайте, как жить станете! Здесь я ничем помочь не могу. Прежние места лова будут охраняться пограничниками и рыбнадзором. Они поймают кого из ваших— разговор коротким будет. Помимо поселения, на Камчатке есть зоны, лагеря строгого-режима! Я вас предупредил!

— Но, Михаил Иванович, вы, что, хотите чтобы Усолье стало сплошным кладбищем? — не верилось Ольге в услышанное.

— Это ваша забота. Как хотите…

— А крабов, мидий, морскую капусту?

— Даже ходить вам, появляться на морском берегу запрещено. Дышать в ту сторону не советую! — поставил точку на разговоре председатель поссовета.

— Что ж, вынуждаете нас заживо тут сдохнуть! Мы-то ладно, а дети? Они при чем? Не хотела я…

— Только безмозглая скотина в ссылке детей рожает! Иль не понимаете, что их ждет? Это люди — тени, без будущего, без прав. На них мы никогда не будем оформлять документы. Они живут и не живут. Они никому не нужны, потому что липшие среди нас! Они рождаются себе на горе! Они никогда не обрадуются своему появлению на свет. Одним червем больше, вот и все, что можно о них сказать! Они должны проклясть идиотов, решившихся пустить их на свет в ссылке. А потому, не дави на слезы, не выйдет! Живы иль нет, мне даже мороки будет меньше, если тут погост один останется! — признался Волков до цинизма откровенно и пошел к двери.

— Ловили мы на море и будем ловить! — грохнула кулаком по столу Ольга.

Михаил Иванович резко оглянулся, вздрогнув от неожиданности, и процедил сквозь зубы:

— А вот это посмотрим…

Когда он вошел, Ольга залилась слезами. Обида, страх перед будущим одолели бабу. Она пошла на пилораму рассказать мужчинам о разговоре с Волковым. Те слушали молча. Ольга, чувствуя себя виноватой в случившемся, не находила слов для оправдания.