Киллер навсегда - Андрей Кивинов Страница 48

– Ей было больно?

– Опаньки, спохватился! Нет, блин, ей было приятно! Скажи, Локтионов, как тебе спится в той кровати? Кошмарики не мучают?

– Я еще ни разу не ночевал дома.

– У Жанны прячешься? Ну да, пока есть денежки, она тебя будет терпеть. Смотри, пронюхает, что капитал твой слегка поредел, – и все, пиши пропало… Каким образом ты вышел на меня? До сих пор понять этого не могу!

– Варламов предложил.

– Назвал мою фамилию?

– Нет, я, само собой, не спрашивал. Он просто сказал, что знает нужного человека, специалиста высокого класса. Я не интересовался подробностями. До этого Олег ни разу меня не подводил. Я передал ему пятьдесят тысяч, через какое-то время он сообщил, что заказ могут исполнить в любое удобное для меня время.

– И ты подгадал под командировку?

– А как иначе? Понятно же, что в первую очередь стали бы подозревать меня!

– Откуда Варламов мог узнать про меня? Ни одна тварь в этом городе не могла этого знать.

– Спросил бы у него…

– А я и спросил. Но он не успел ответить. Бывает. Несчастный случай на производстве. Нарушение техники безопасности пытательных работ. Теряю, понимаешь, квалификацию. Но про Варламова я никогда вспоминать не буду: туда ему, гниде, и дорога. Жаль только, что умер слишком быстро… А про Инну вспоминать буду. Ни за что девка погибла. Знал бы раньше… Эх, знай я раньше – ни за что бы в этот блудняк не вписался! Впрочем, чего теперь языком трепать? Нам сейчас, дружище Анатолич, надо время выждать – и разбежаться в разные стороны. Подальше друг от друга, желательно – на разные половинки глобуса.

– Ты думаешь, менты могут до нас добраться?

– При том количестве косяков, которые вы с Варламовым упороли, – запросто. Варламов мог растиражировать свою гребаную запись, и где, когда она всплывет, – никто не знает. А всплывет обязательно. Да и ты допроса с пристрастием у ментов не выдержишь, расколешься от одного удара в брюхо, а то и просто когда руку занесут… Или приятели Ларисы, сестры Инкиной, в лес тебя вывезут, что еще хуже… Слабое ты звено, Локтионов, в нашей цепочке. Зуб ты, кариесом пораженный. Никакой «Колгейт» не спасет, рвать надо, и все дела…

Выдержав паузу, понаслаждавшись вдоволь, Актер хрустнул суставами пальцев, потянулся и продолжил миролюбиво:

– Не дрейфь, Локтионов, не стану я тебя мочить. Всех не завалишь, да и подозрительно это будет выглядеть. Если бандосы на тебя до сих пор не наехали, то вряд ли тронут в ближайшем будущем. А что касается ментов, то они рано или поздно спишут «глухарь» на Казарина. Инна никому из них не родственница и не подруга, других дел хватает; один Волгин там воду мутит, все никак уняться не может, хотя давно уже пора личными проблемами заняться. Придумаем чего-нибудь. Подкинем ему еще пару «глухарьков». Да, Локтионыч? Тяжело ведь первый раз, потом привыкаешь. Организуем на его территории парочку беспричинных убийств, он с ними до пенсии не разберется. Депутата какого-нибудь шлепнем. Единственная от них польза, от депутатов, – когда кого-нибудь из них обидят, такая волна поднимается, что суши весла и руби мачты. Профинансируешь, Локтионыч? Ты платишь, мы – танцуем.

– Я?.. Вы – серьезно?

– Такими вещами не шутят, – Актер улыбнулся. – Тебя что-то пугает? И потом, почему – «вы»? К чему это подобострастие? Мы же партнеры, едрен корень!

Тишина длилась долго. Локтионов неловкими движениями развязал галстук, помассировал сердце, лицо его налилось кровью. Не поднимая глаз, он спросил:

– Сколько?

Актер рассмеялся. Весело рассмеялся, легко. Хлопнул себя по коленям, встал, достал из серванта два стакана, налил сок, себе – немного больше.

– Расслабься, Локтионыч, ты меня тревожишь. Не принимай так близко к сердцу, прорвемся. Скажи, ты ведь где-нибудь письмо заныкал, дрянную бумажку со всем раскладом на случай гибели? Подстраховался?

Локтионов отрицательно замотал головой.

– Ну, уважаемый Эдуард Анатольевич, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем ты есть. Гением тебя никак не назовешь, ни в этой области, ни, пожалуй, в любой другой, но книжки-то ты читаешь и кино смотришь, должен был подумать о будущем. Нет, не подумал? И правильно, дрянная это на самом деле страховка.

Бывало, людей убивали даже тогда, когда они десять писем писали, а случалось, никто трогать не собирается, жить бы да поживать еще, а письмо р-раз – и выскочило где-то, и – все, конец… Не пиши писем, не надо… Мне кажется, пришла пора прощаться.

Актер пожал безвольную руку Локтионова и проводил его до дверей. Директор долго путался в шнурках, но в конце концов обулся, прошептал: «До свидания», – и вышел на прохладную лестницу. Актер вернулся в комнату, где сел в кресло и, заложив руки за голову, рассмеялся.

В машине Локтионов боязливо достал из внутреннего кармана пиджака диктофон и несколько секунд завороженно смотрел, как вертятся катушки микрокассеты.

В пятидесяти метрах от него, продолжая сидеть за столом и смеяться, Актер отключил «глушилку», исключающую возможность прослушивания помещения и магнитной записи.

Локтионовский «форд» влился в автомобильный поток; на перекрестке у Эдуарда Анатольевича кольнуло в сердце и на миг потемнело в глазах. Он потряс головой и несколько раз глубоко вдохнул; все прошло, туман рассеялся, и только сзади недовольно сигналили водители других машин.

«Нервы», – подумал Локтионов, рывком трогаясь с места.

Больше всего на свете ему хотелось проснуться и узнать, что события последних дней – просто ночные страшилки, а жизнь прекрасна и солнечна, Инна варит на кухне кофе, наемные убийцы существуют только в кинобоевиках…

Актер крутил в руках продолговатый конверт, на лицевой стороне которого было написано традиционное: «Вскрыть в случае моей смерти», а внутри хранились два листа формата А4 с рукописным текстом и еще один лист, худшего качества, желтоватый, чистый, вложенный для того, чтобы записи не просвечивали через конверт. Та самая «гнилая страховка», о которой они говорили двадцать минут назад. В три часа дня Актер выкрал ее из квартиры Жанны. Конверт покоился в глубине шкафа, среди вышедших из моды шмоток, к которым Жанна давно не прикасалась. Идеальное место для тайника: Актера аж передернуло, когда он до него добрался. Именно тот случай, про который он говорил. Пишешь на случай гибели, а писанина начинает жить своей жизнью, невероятным образом появляется там, где не надо, попадает именно в те руки, для которых не предназначена, и эту самую гибель ускоряет. Актер совершенно точно знал, что второго «завещания» Эдуард Анатольевич не написал; маленький, невесомый шанс, что дубликат все-таки существует, добавлял ситуации необходимую остроту. Актер не сомневался, что, приехав к Жанне, Локтионов вспомнит этот разговор и кинется проверять тайник, где и найдет идентичный конверт, что должно его успокоить. Распечатывать его директор не решится, у него времени на все про все будет минут десять, пока Жанна принимает душ, – не станешь же при ней рыться в старом белье, отворачиваться и говорить: «Дорогая, у лысых свои секреты…» Тем более что квартира на сигнализации, дверь – неприступная, как бы Актер мог пробраться и совершить кражу?