Возвращение с того света - Андрей Воронин Страница 49

Ночью сна опять не было – третью ночь подряд.

Глаза горели, словно засыпанные песком, в окно светила почти полная луна, в свете которой нагромождения нераспакованных вещей жили своей потаенной ночной жизнью, за обоями нагло шуршали тараканы, справляя новоселье, в ванной капала из неисправного крана вода, тикая, как метроном. Это был мир, созданный для боли и безумия, и Ирина с удивлением и полным отсутствием веры вспоминала дни, когда боли не было, просто не было, и вес.

Она подумала, что так или примерно так ощущает себя, наверное, раковый больной в последние свои дни: боль, боль, ничего, кроме боли, и никакой надежды, кроме смерти… Рак души, подумала она. Вот что это такое – рак души. Чувство вины и невосполнимой потери, которое неконтролируемо растет, пока не сожрет тебя целиком.

Она не смогла дождаться утра. Наспех оделась, мятым комом сунула в сумочку все деньги, которые нашлись в доме, тихо приоткрыла дверь, спустилась по лестнице и тенью выскользнула из подъезда, сразу же свернув вдоль стены направо, под прикрытие высоких, уже готовых распуститься кустов сирени. «Хорошие ребята» ее не заметили. В конце концов, даже если они не спали, то их делом было не пустить в подъезд посторонних, а не удержать ее взаперти. Взяв такси, она прибыла на Белорусский вокзал за полтора часа до отхода первой электрички в нужном ей направлении.

Полковник Малахов вошел в подъезд своего дома на Кутузовском, борясь с желанием закурить. День выдался совершенно сумасшедший, и полковник с самого утра садил сигарету за сигаретой, как какой-нибудь дорвавшийся до курева урка, отмотавший десять суток ШИЗО. Это было совсем не то, что советовал ему врач, и, уж конечно не то, на чем в выражениях, усвоенных еще в золотую пору его лейтенантства, настаивала Маргарита Викентьевна, не терпевшая табачного дыма и очень боявшаяся рано овдоветь.

Вспомнив о Маргарите Викентьевне, полковник решительно затормозил посреди просторного вестибюля, поставил кейс на выложенный метлахской плиткой пол и не торопясь, со вкусом закурил, испытав при этом короткую вспышку совершенно мальчишеского ликования и немного виноватого злорадства – ни дать ни взять пацан, объегоривший строгую тетку и уверенный, что ничего ему за это не будет. Маргарита Викентьевна укатила-таки в свой Париж, и контролировать полковника было некому вот уже третий день. Впрочем, свобода, как и следовало ожидать, имела некоторые неприятные стороны: например, то, что по вечерам не с кем было перекинуться словом. Одиночество оказалось довольно тяжкой ношей, и особенно увесистой эта ноша казалась полковнику сейчас, когда он стоял в пустом вестибюле с кейсом у ноги и курил двадцать восьмую за день сигарету, точно зная, что наверху, в квартире на восьмом этаже, его никто не ждет.

Он стоял и пытался припомнить хоть один рабочий день за последние десять лет, который прошел бы более или менее спокойно. Когда он был лейтенантом, ему казалось, что, дослужившись до майора, он обретет заслуженный покой и всеобщее уважение.

Ставши майором, он начал мечтать о полковничьих погонах не потому, что был карьеристом, а просто потому, что полковничья должность казалась ему недостижимой синекурой. Ну кто, скажите, станет трепать нервы полковнику? Генерал? Так генералов все-таки не так много…

«Ч-ч-черт, – подумал он, все еще стоя посреди вестибюля с дымящейся сигаретой в опущенной руке, – ну что это за жизнь! Чем дальше, тем хуже, а я-то, дурак, думал, что все будет наоборот, и лез наверх, как наскипидаренный альпинист… Только не надо мне петь „Как хорошо быть генералом“… Хорошо быть плохим генералом, а настоящим генералом быть очень даже несладко. Я теперь умный, вижу…»

С лязгом открылась дверь лифта и мимо полковника, вежливо поздоровавшись и бросив на него удивленный взгляд, прошла девчонка с шестого этажа, волоча на поводке шестимесячного палевого дога по кличке Жужа. У этого веселого недоумка была высокоинтеллектуальная физиономия с не по возрасту умудренными карими глазами и длиннейшая родословная, в которой он значился под именем Голден Антей. Светившийся в глазах интеллект и отличная родословная не мешали Жуже ходить под себя по десять-двенадцать раз на дню, но полковник любил пса за общительность и веселый нрав. Завидев приятеля, Жужа устремился к нему, натянув поводок и радостно хлеща во все стороны увесистой плетью хвоста, вывалив язык и моментально сделавшись похожим на веселого удавленника. Хозяйка привычно дернула поводок, подняв Жужу на задние лапы, развернула и потащила дальше, к выходу. Он покорно вздохнул и, бросив на полковника прощальный взгляд, перестал валять дурака и затрусил на улицу справлять нужду и гоняться за голубями.

Полковник тоже вздохнул, поднял с пола кейс и направился к лифту. Возле почтовых ящиков он остановился, вспомнив, что не вынимал почту со дня отъезда жены. Порывшись в карманах, он тихо, но проникновенно выматерился: ключ от почтового ящика остался наверху, в связке жены. «Ну и хрен с ней, с почтой, – подумал полковник, – чего я там не видал?» Впрочем, взглянув на ящик, он понял, что за почтой спуститься все-таки придется: газеты были затолканы в щель только что не ногой и торчали оттуда сплошной скомканной массой. Маргарита Викентьевна по укоренившейся привычке выписывала массу этой макулатуры, так что почтовый ящик за три дня превратился в этакий бумажный монолит в уже начавшей опасно раздуваться жестяной скорлупе.

Скорее по инерции, чем надеясь и вправду что-нибудь извлечь, полковник поковырял пальцем эту плотно спрессованную массу, снова вздохнул и пошел к лифту. «Информационный брикет, – подумал он с отвращением, нажимая на кнопку восьмого этажа. – Спрессованная пресса, мать ее…» В прихожей он брякнул кейс на подзеркальную тумбу, долго гремел разной дребеденью в ящиках, отыскивая ключи жены, не нашел, выругался и сразу заметил связку, которая как ни в чем не бывало висела прямо у него под носом на специальном крючке, наверное, впервые с тех пор, как они с женой въехали в эту квартиру двенадцать лет назад. Маргарита Викентьевна была женщиной в высшей степени аккуратной, но вот ключи у нее вечно были с норовом. Они словно по собственному почину в самое неподходящее время затевали со своей хозяйкой игру в прятки, обнаруживаясь в самых неожиданных местах. Как-то раз Алексей Данилович нашел их в хлебнице, а через неделю совершенно случайно наткнулся на них в морозильной камере холодильника. Жена тогда обиделась. Совершенно напрасно, как считал полковник, хотя порой ему казалось, что, возможно, ему в тот раз не стоило так громко и так долго смеяться.

Он сдернул связку с крючка, снова спустился на первый этаж и, поковырявшись в норовистом замке, легко отпиравшемся с помощью шпильки, но имевшем какие-то свои, не вполне понятные возражения против ключа, выгреб из ящика груду смятых газет, среди которых затесалась парочка счетов и конверт из плотной сероватой бумаги, тоже мятый, словно вынутый из собачьего горла, без адреса, марок и штемпелей. Рассеянно сунув под мышку газеты, полковник ощупал конверт. Внутри без труда прощупывалась какая-то квадратная пластинка. Похоже, кто-то подбросил полковнику в почтовый ящик компьютерную дискету.