Петля для губернатора - Андрей Воронин Страница 5

Один ноготь задел веко. Это было чертовски больно. Глазу сразу сделалось горячо и сыро. Бородич на секунду выпустил талию жены, зажав ладонью поврежденный глаз. Он был уверен, что окривел, но глаз оказался на месте.

– Прекрати… – начал он, но Галка ткнула его в лицо растопыренной пятерней и снова высунулась в окно.

Бородич успел схватить ее за руку и стиснул запястье так, что побелели суставы на пальцах.

– Слезай, черт бы тебя побрал, – процедил он сквозь зубы. – Слезай, перестань позориться…

– Уйди, сволочь! – выкрикнула она. – Ненавижу! Комсюк вонючий… Пусти!

Галка яростно рванулась, всем телом подавшись назад, в сторону улицы. Она вдруг начала визгливо хохотать, размахивая свободной рукой. Сквозь этот хохот Бородич расслышал приближающийся вой сирены – кто-то из соседей, судя по всему, вызвал милицию, а может быть, пожарных.

Какое-то мгновение Бородич пытался сообразить, кого же все-таки следует вызывать в подобных случаях. Утробное завывание сирены приблизилось, толпа внизу зашумела.

"Хлеба и зрелищ, – бессвязно подумал Бородин, сжимая запястье повисшей над семиэтажной пропастью жены. – Всегда одно и то же: хлеба и зрелищ. И по возможности за чужой счет. Ладно, будет вам зрелище”.

– К черту, – хрипло выдавил он и разжал пальцы.

В наступившей после отчетливого глухого удара об асфальт тишине вдруг истошно завопила какая-то женщина.

Она вопила, пока у нее не кончился воздух, потом на мгновение прервалась, чтобы наполнить легкие, и завопила снова. Этот звук напоминал верещание циркулярной пилы, вгрызающейся в твердую древесину. Некоторое время Бородич просто стоял у окна и слушал, а потом медленно обернулся и увидел в дверях спальни Иришку.

– Ну что же, господа. Пожалуй, на сегодня у меня все. Надеюсь, выходные пройдут нормально и все мы хорошенько отдохнем. Это просто необходимо, потому что с понедельника нам опять впрягаться в этот воз…

– Как Лебедь, Рак и Щука, – вполголоса пошутил кто-то. Шутка была далеко не безобидная, поскольку совещание вышло довольно напряженным, но теперь, когда все было более или менее улажено, губернатору не хотелось начинать все сначала.

– Надеюсь, что нет, – изобразив на лице самую приятную из своих улыбок, сказал он. – Если уж проводить такие параллели, то я предпочел бы Стрекозу и Муравья. Так поди же, как говорится, попляши…

На этот раз заулыбались все. Губернатор закрыл совещание, и люди стали расходиться, негромко переговариваясь и деликатно двигая стульями. Иван Алексеевич откинулся на спинку кресла и позволил себе закурить, скрупулезно отметив в уме, что эта сигарета уже третья за сутки, и, следовательно, до конца дня он может выкурить еще две. Его взгляд рассеянно скользил по поверхности широкого стола, перебегая с предмета на предмет, и вдруг остановился на перекидном календаре.

Губернатор едва заметно вздрогнул и на мгновение закрыл глаза. Разумеется, он и без календаря знал, что сегодня восемнадцатое июня, но почему-то именно листок календаря напомнил ему, что послезавтра годовщина смерти Галки.

«Как раз в воскресенье, – подумал он, глубоко затягиваясь сигаретой и благожелательно кивая в ответ на пожелания хорошо провести выходные. – Надо бы на могилку съездить, что ли… Двадцать четыре года прошло, почти четверть века, а до сих пор, как вспомню, мороз по коже. Эх, Галка, Галка…»

За двадцать четыре года Иван Алексеевич Бородич успел окончательно убедить себя в том, что смерть его жены была просто несчастным случаем.., или самоубийством, если кому-то больше нравится такая формулировка. Конечно, во всем был виноват он и только он. Кто же еще, позвольте вас спросить? Не удержал, не сумел, рука соскользнула…

Эх, Галка, Галка! Он знал это так же точно, как и то, что Земля имеет форму слегка сплюснутого с полюсов шара, и думал о той поросшей быльем истории примерно столько же, сколько о форме родной планеты. Так было до недавнего времени, и подобное положение вещей вполне устраивало губернатора Бородача, но в последние два года тот июньский день благословенного семьдесят четвертого начал все чаще всплывать в памяти наподобие дохлой рыбины, медленно поднимающейся из непрозрачной глубины водоема кверху брюхом. На то были свои причины, и причины эти, честно говоря, беспокоили Ивана Алексеевича гораздо сильнее, чем события двадцатичетырехлетней давности, казавшиеся теперь вычитанными в какой-то потрепанной книжице без начала и конца.

Сигарета, как всегда, догорела слишком быстро. Иван Алексеевич с неудовольствием покосился на тлеющий окурок и воровато затянулся еще раз. Последние два сантиметра сигареты, по утверждению медиков, содержат в себе больше всего всякой канцерогенной дряни.., все-то им известно, этим медикам! Быстро и надежно избавить человека от пагубной привычки они не в состоянии, зато отравлять ему жизнь постоянными воплями о вреде курения считают своим священным долгом. Они, видите ли, давали клятву Гиппократа. Просто банда взяточников и недоучек, вот что они такое, эти самые медики.., и не только медики, увы.

Губернатор потушил окурок в пепельнице, и тут на столе ожил селектор. Бородич недовольно покосился на него и ткнул пальцем в клавишу.

– Иван Алексеевич, к вам Нина Константиновна, – пропела секретарша.

– Просите, – подавив невольный вздох, сказал он.

Двойная дверь бесшумно распахнулась, и в кабинет вошла Коврова. Отсюда, с расстояния в добрых двенадцать метров, запросто могло показаться, что пролетевшие годы вообще не затронули бывшую гимнастку, но Бородич отлично знал, что это не более чем оптический обман: то, что отняло время, Нина Константиновна Коврова более или менее успешно восполняла при помощи модельеров и косметологов. Когда-то стройные и округлые икры сделались тонковатыми и едва ли не костлявыми, бедра раздались, грудь и живот обвисли, а на шее появились предательские морщины и складки, но все это умело скрывалось, затягивалось и закрашивалось, и для своего возраста Коврова выглядела очень даже неплохо.

Бородичу было доподлинно известно, что она содержит как минимум одного безмозглого жеребца со жгучей голливудской внешностью, даже не очень при этом скрываясь. “Впрочем, – подумал Бородич, – пусть бросит камень, кто без греха”.

Его собственная жена была на три года моложе его дочери, и он был последним, кто стал бы укорять Коврову за ее связь с массажистом.

Не дожидаясь приглашения, Коврова пересекла кабинет и уселась на ближайший к столу Бородача стул. Годы, не пощадившие ее тело, пошли на пользу ее лицу, придав ему рельефность и выразительность. Сочетание проступавших в каждой черточке железного характера и острого ума с умело наложенной косметикой сделало когда-то плоскую и бесцветную физиономию Ковровой по-настоящему привлекательной. Глядя на нее, Бородич испытал внезапный прилив теплого чувства: они давно перестали делить постель и даже вспоминать о тех временах, но это был проверенный боевой товарищ, бок о бок с которым нынешний губернатор Московской области прошел огонь и воду. В незапамятные времена Коврова сделала на него ставку, руководствуясь понятными только ей одной причинами, и с тех пор всегда была рядом, направляя и подталкивая, то забегая вперед, чтобы расчистить для него дорогу, то подпирая его сзади. Она никогда не оставляла его – ни в дни побед, ни тогда, когда его гнали, и только ленивый не бросал в него грязь, – и половина его теперешнего успеха по праву принадлежала ей.