След тигра - Андрей Воронин Страница 52

— Жалеть тебе надо о другом, — возразил Федор Филиппович. — Как же ты, старый дурак, отважился поставить во главе такого рискованного дела женщину? Я, признаться, сначала не разобрался. Ну, Горобец… Думал, это какой-то родственник того, первого Горобца, — брат, племянник, сын, в конце концов… А когда разобрался, у меня волосы дыбом встали! Женщина! И не просто женщина, а жена!

— В чем-то ты, несомненно, прав, — сказал Корнеев, задумчиво потирая двумя пальцами подбородок.

— Ха, в чем-то! Ты меня удивляешь, Николай. По-моему, это высшая степень безответственности!

— Это ТЫ так думаешь. А ты смотрел ее личное дело?

— Не сумел достать, — с очень недовольным видом солгал Федор Филиппович.

— Хоть что-то приятное удалось от тебя сегодня услышать… Впрочем, от тебя у меня секретов нет. Если хочешь, я велю его доставить. Ознакомься, это очень любопытный документ.

— Ты думаешь, у меня нет других занятий? Предпочитаю поверить тебе на слово. Кто она — Жанна д'Арк?

— Вроде того. Сорок лет от роду, замужем, детей нет. Совсем девчонкой попала в Афганистан, операционной сестрой в полевой госпиталь. Насмотрелась там всякого и подала заявление в школу снайперов — сама, без какого бы то ни было давления со стороны. Сама добилась, окончила с отличием и — марш-марш… Сорок восемь попаданий.

— Ого!

— Вот тебе и «ого»… Орден Красной Звезды, медаль «За отвагу». Ходила в десант, трижды ранена — из-за ранения, кстати, у нее детей-то и нет, — потом попала в плен… Ты знаешь, что духи делали с нашими пленными снайперами?

— Я даже знаю, что наши солдатики делали и продолжают делать с их снайперами. Странно, что она осталась в живых.

— Она бежала в первый же день, выпрыгнула из кузова машины при транспортировке, предварительно обезвредив двоих охранников. У нее, кстати, разряд по самбо и отличная физическая подготовка — до сих пор, между прочим, не то что у нас с тобой.

— Ну, в сорок лет и мы были очень даже ничего, — возразил Федор Филиппович. — Правда, сорок восемь попаданий… Я, наверное, за всю жизнь столько народу не перебил. Да, ты меня и впрямь успокоил. А с головой у нее после такой бурной молодости все в порядке?

— Умнейшая и очень милая женщина, без пяти минут доктор наук, прекрасная жена и блестящий сотрудник, — с гордостью за свою подчиненную провозгласил Корнеев.

— Тогда я действительно спокоен. А то чуть было из кресла не выпал, ей-богу. Что, думаю, с ума они там все посходили, что ли? Поставили бабу разведвзводом командовать… А баба, оказывается, любому мужику фору даст!

— Вот именно. — Корнеев заметно расслабился, сел в кресле свободнее и с любопытством посмотрел на Федора Филипповича. — Слушай-ка, Федя, а с чего это ты вдруг так разволновался? Ты обо всех своих подчиненных так печешься?

— Только о некоторых, — серьезно ответил Потапчук. — Ты ведь просил дать хорошего специалиста, вот я по старой дружбе и выделил тебе лучшего. А теперь волнуюсь: вдруг пропадет? Я без него как без рук.

— Ну, если лучший, значит, не пропадет, — сказал Корнеев.

— Да, наверное, ты прав: этот точно не пропадет, — согласился Федор Филиппович и с огромным удовлетворением заметил промелькнувшее на гладком, холеном лице Корнеева выражение глубокой озабоченности.

Это странное, неуместное выражение означало, что операция под кодовым названием «Песок», очень может быть, в ближайшие дни наконец-то сдвинется с мертвой точки.

Прошло еще три дня, в течение которых никто не был убит.

Снег сошел окончательно, его не осталось даже на дне глубоких оврагов, в вечной тени нависающих каменных глыб. Тайга свежо и молодо зазеленела под непрерывным моросящим дождиком. Этот дождик действовал на нервы, выводя из душевного равновесия своей вездесущностью, но, когда он ненадолго прекращался, становилось еще хуже потому что тогда в воздух поднимались бесчисленные тучи гнуса.

Накомарники и тонкие матерчатые перчатки, до сих пор бесполезным грузом лежавшие в рюкзаках, теперь оказались очень кстати, но и они не до конца спасали от мелкой кровожадной мошкары, проникавшей в любую щель, норовившей набиться в рукава и облепить каждый клочок незащищенной кожи. Репеллент, которым руководство Фонда предусмотрительно снабдило своих экспедиторов, помогал слабо. Лучше всех было Тянитолкаю, в рюкзаке которого хранился запас папирос, казавшийся Глебу буквально неистощимым. Изобретательный Тянитолкай наловчился курить, не снимая накомарника и даже не приподнимая сетку, а прямо через нее, заталкивая ее в рот вместе с мундштуком. В результате, после первой же выкуренной папиросы на сетке напротив его рта образовалось желто-коричневое пятно крайне неприятного вида, зато густой дым и исходивший от сетки резкий запах никотина прекрасно отпугивали гнус.

В течение первого дня Тянитолкай глядел на своих спутников волком и не упускал случая подчеркнуть то обстоятельство, что идет вперед против собственной воли, из-под палки, и не ждет от этой прогулки ничего хорошего. Он угрюмо тащился позади, время от времени принимаясь вздыхать, ворчать и вполголоса ругаться скверными словами. Глеба удивляла такая странная перемена в поведении молчаливого Тянитолкая, но потом он решил, что у него нет времени отвлекаться на все эти тонкости. Что с того, что в молодости Тянитолкаю довелось понюхать пороху? Воспоминания о славном прошлом, неизбежно приукрашенные и почти наверняка разбавленные расхожими фронтовыми легендами, очень редко служат залогом того, что и через двадцать лет человек окажется способным повторить то, что ему удалось однажды. И кто сказал, что на войне Тянитолкай был таким уж героем? И кто, кстати, сказал, что он вообще воевал? Он сам и сказал, вот кто. Так стоит ли удивляться, что его долготерпение наконец иссякло?

К тому же война — совсем другое дело, рассуждал Глеб, двигаясь вперед по маршруту, который он пролагал, полагаясь в основном на интуицию. На войне всегда есть четко обозначенный противник, есть командиры, которые говорят тебе, куда идти и что делать, есть, наконец, товарищи, готовые прикрыть тебя огнем, поделиться хлебом и вынести тебя, раненого, с поля боя. А здесь ничего этого нет, и с поля боя тебя не вынесут, потому что выносить некуда, и ты один на один со смертью, которая в любой момент может выскочить из-за ближайшего дерева и одним махом снести твою голову с плеч… И так — круглые сутки, день за днем, третью неделю подряд. В таких нечеловеческих условиях может сломаться любой, даже самый сильный характер.

Поэтому Глеб махнул на Тянитолкая рукой и целиком сосредоточился на поиске следов своего невидимого и неуловимого противника. Оставшиеся на краю разрытой могилы отпечатки, принадлежавшие, по словам Тянитолкая, тигру в полторы тонны весом, поначалу произвели на Глеба очень тягостное впечатление. Против зверя таких размеров нужно что-нибудь посолиднее «глока» или даже карабина; пожалуй, тут очень пригодился бы гранатомет, лучше всего — противотанковый. Впрочем, Тянитолкай, несомненно, был прав в одном: таких тигров на свете не бывает. Перед тем как покинуть место, где они во второй раз за два дня похоронили Гришу, Глеб поставил свою ногу рядом с одним из уцелевших следов оборотня и обнаружил, что тот длиннее его ботинка сантиметра на три. Сам собой напрашивался вывод, что Глеба и его спутников попросту водят за нос и что найденные ими отпечатки — тщательно изготовленная фальшивка, какие-нибудь самодельные лапти с когтями — нацепил на ноги поверх ботинок, и готово: ты — тигр… К тому же полторы тонны — это вес, который оставил бы на рыхлом песке куда более глубокие следы.