Пиранья. Бродячее сокровище - Александр Бушков Страница 53

Мазур убрал ногу с педали газа, и зеленый «лендровер» непервой молодости поехал по инерции, а там и вовсе остановился, прижавшись кобочине. Мазур выключил мотор и безмятежно закурил, откинувшись на спинкусиденья с потертой обивкой. На обочине густо росли какие-то высокие деревья,щетинился колючками кустарник, стояла тишина, временами из чащобы налеталветерок, трепавший волосы пассажирам – машина была без верха, потому что долетних ливней еще далеко, это даже Мазур уже знал. Зима здесь – когда жарко исухо, а лето – когда жарко и дождливо, других ярко выраженных времен года неимеется...

– Почему мы стоим? – спросила она напряженно.

Мазур лениво повернул голову и принялся откровенно ееразглядывать. Пожалуй, он и впрямь дал маху, полагая познакомиться с кривоногим«синим чулком», дипломированным американским историком. Ничего похожего:изящный профиль, длинные темные волосы, большие темные глаза, фигурка достойнавнимания, вот только насчет затянутых в джинсы ножек не скажешь ничегоопределенного, кроме того, что они, безусловно, не кривые. Надо полагать,ларчик открывается просто: порода, мать ее. То самое, о чем говорила как-топокойница Бриджит: несколько поколений красавцев женились на красавицах, покадела шли гладко, пока приносили доход плантации и не было нужды радипрезренного металла жениться, скрепя сердце, на толстых купеческих дочках, асвоих собственных не приходилось еще отдавать за набитых золотом пожилыхбуржуа... Своего рода селекция.

– Ну, что вы так смотрите? – спросила она ещетревожнее.

Мазур спокойно, даже лениво процедил:

– Во-первых, я не гангстер – авантюрист, бродяга, типичныйпредставитель социального дна, но не гангстер. Во-вторых, дрожайшая тетушкаРоза – вовсе не предводительница гангстерской шайки. Она, согласен, занимаетсячуточку предосудительным бизнесом, аристократы вправе морщить носы... ипосещать это самое заведение с поднятыми воротниками, кстати... но она все жене «крестная мать». И, наконец, в-третьих, и в-последних... По-моему, вывыбрали не совсем подходящий тон и не совсем подходящие термины в отношениилюдей, которые пошли навстречу вашим просьбамо помощи – и даже не сталиобставлять эту помощь финансовыми требованиями... Уяснили?

Вид у темноволосой красавицы был определенно пристыженный.При других обстоятельствах Мазуру стало бы ее жалко, но он не хотелрасслабляться. Не ждал ничего хорошего от предстоящей «командировки», посколькунаучен был горьким опытом: сначала милая журналисточка, оказавшаяся полевымагентом ЦРУ, потом очаровашка Бриджит с ее наполеоновскими замыслами, наконец,дона Роза... Тенденция, однако? Следовало заранее смириться с тем, что и этоделодурно пахнет, а сидящая рядом с ним красотка, пусть конфузится сейчас не нашутку, наверняка при ближайшем изучении окажется очередным воплощениембиблейских пороков и черных замыслов. Научены горьким опытом, мерси... Нельзярасслабляться.

– Простите, – сказала она, то ли искренне раскаиваясь,то ли великолепно притворяясь. – Я не имела в виду... не хотела... япросто намеревалась...

– А короче?

– Я просто пыталась взять верный тон... Понимаете, с людьмивроде... с такими людьми... ну, в общем, я не знала, как держаться. Ясно вам?

– Да вроде бы, – сказал Мазур. – Ну что ж, этопохоже на правду. Девушка из хорошей семьи горделивых идальго, училась вШтатах… надо полагать, на Юге?

– Тетя Роза вам говорила?

– Я и сам вижу, – сказал Мазур. – У васклассический южный выговор. Луизиана?

– Алабама. Университет Дьюка. Слышали?

– Господи, откуда, мы университетов не кончали, –сказал Мазур чистую правду. – В общем, другая социальная среда, а?Интересно, кого вы ожидали увидеть? Развязаного малого в шляпе набекрень,который то и дело прикладывается к фляжке, называет вас «деткой», глупо ржет,пошло шутит и то и дело пытается хлопать по заду? Ну, смелее!

– Если откровенно, что-то вроде...

– Ну, тогда мы квиты, – сказал Мазур. – Честноговоря, я тоже ожидал увидеть нечто другое. Очкастую кривоногую девицу встарушечьем платье, со стопкой книг под мышкой, распространяющую затхлый запахпалеонтологических окаменелостей...

– Я – историк...

– Ну, в таком случае – затхлый запах историческихпергаментов...

Девушка улыбнулась почти спокойно:

– Ради точности – я специализируюсь на второй мировой.Вторая мировая война на море.

– Все равно, – сказал Мазур. – Любой архив, ядумаю, пылью пропах...

– Не всякий. Вы забыли про компьютерные архивы.

– А это чего? – спросил Мазур тоном классическогодеревенского увальня с соломой в волосах и вилами под мышкой.

– Вот теперь – притворяетесь. По-моему, вы не такойпростой...

– Простыми, дипломированная сеньорита, бывают толькокарандаши, да и то не все, – сказал Мазур. – Итак...Кристина-Мария-Луиза-Вероника-Амалия, насколько мне известно? Можно радиэкономии времени выбрать какое-то одно имя из пяти? Вряд ли вас все время зовутпятью, даже в кругу благородных идальго...

– Кристина.

– Жаль.

– Почему?

– Предпочел бы Луизу, – сказал Мазур безмятежно. –При звуке имени «Луиза» у меня отчего-то возникает перед глазами образпорочной, распущенной, но очаровательной француженки с томным синим взором иполуприкрытой кружевами грудью...

– Ваш идеал женщины, а? Или... – онаприщурилась. – Или такаявас лишила невинности в каком-нибудь портовомборделе?

– Господи боже, – сказал Мазур, выезжая нашоссе. – Ваши предки будут вертеться в гробах, как жареный барашек на вертеле.Такой лексикон для правнучки конкистадоров...

– Двадцатый век, как-никак, – сказала она,усмехаясь. – Эмансипация и все такое...

– Понятно, – кивнул Мазур. – Откровенно говоря, ябы предпочел кривоножку в очках...

– Значит, я вам не нравлюсь?

– Нравитесь, отчего же, – сказал Мазур. – Еслиречь идет о моих умозаключениях, то они таковы: с вами было бы весьма недурнопобарахтаться в сарае на свежем сене, ночку-другую, но вот что касаетсяпостоянных, сложных и серьезных отношений – господи пронеси! Потому что такиекак вы, своей сложной и утонченной натурой, яркой индивидуальностью всю душувымотают. Но, повторяю, в сарае, да на свежем сене, без всяких обязательств...

Как он и рассчитывал, Кристина прямо-таки задохнулась отярости, возмущенно отвернулась, уставилась на пролетающую мимо зеленую стенулеса. Мазур ухмылялся про себя. Именно такую линию и следовало держать – то идело злить ее, раздражать, сердить, выводить из себя. В ярости человек скореепроговорится, откроется, вообще, будет доступнее для анализа, для прокачки...

– Размечтались! – фыркнула она, по-прежнемуотвернувшись.