Рывок на волю - Борис Седов Страница 55

Снег прекратился, стоило нам отправиться в путь, но сильный ветер, задувающий с севера, не думал ослабевать. И оказалось, что хваленый итальянский камуфляж, в который я был облачен, совершенно не предназначен для нашей северной капризной погоды – теплая, почти невесомая куртка, которая не пропускает ни холода, ни дождя, отлично вентилировалась порывами злобного сиверко. Впрочем, так же как и шерстяное белье. И даже плотные, но тонкие кожаные перчатки, рассчитанные исключительно на защиту от гнуса.

Итак, мне оставалось стучать зубами, с ужасом думать о том, что может случиться рецидив пневмонии, и завидовать Комяку, которому, казалось, все было до фонаря. Экономно прикладываясь к маленькой фляжке с неразбавленным спиртом, который я выделил ему по случаю болезни, он находился в превосходнейшем настроении, мурлыкал себе под нос какие-то национальные напевы, беспрестанно дымил «беломором» и находился в превосходнейшем настроении.

И так тринадцать часов – если не брать в расчет куцый часовой перерыв посреди пути – до того момента, пока не начало смеркаться.

– Здесь остановимся, – наконец распорядился Комяк, и я, усталый и окоченевший, чуть не вывалился из седла. – Костер разложи. Я конями займусь, дабы не попростыли. Плечо-то вроде бы отпускает.

Самоед выпростал прямо на снег свой заплечный мешок, который теперь использовал вместо «погибшего» рюкзака, и принялся обтирать им лоснящиеся от пота бока лошадей. А я ломал хворост и краем глаза следил за жеребцами, безмятежно уткнувшимися в торбы с ячменем, поражаясь: «И что же это за зверюги такие?! Пробежали под седлом бодрой рысью почти сто километров через тайгу, без глотка воды, без пучка сена, и хоть бы хны! Вспотели, да и только. Не то, что я, отбивший себе всю задницу и бродящий сейчас в поисках хвороста в раскорячку, будто медведь».

– А ты молодцом, – заметил Комяк, подсаживаясь ко мне возле костра, когда закончил все дела с лошадьми – обтер, напоил, дождавшись, когда остынут, и, стреножив, пустил пастись под надзором универсального помощника Секача. – Все ждал, когда пощады запросишь. Ан нет, выдюжил. Зашибись, что нынче много проехали. Завтра бы еще так. А потом денек бы передохнуть. Коники-то они – не железные.

– А я-то уж думал, что им и износа не будет, – с улыбкой заметил я. – Медведь там или волки на них одних не нападут?

– Секач там. Дичину почует, предупредит. Да и кони, чуть что, к костру подойдут, – заметил Комяк и засыпал в кружку заварку для чифиру. – А рука-то в натуре отходит, братан. Глядишь, завтра все будет ништяк.

Я очень надеялся, что ништяк все будет не только завтра. Вот доберемся без проблем до Кослана, и ништяк будет всегда.

В отличие от прошлой ночи, которую из-за холода провел почти что без сна, на этот раз я дрых как убитый. То ли сиверко угомонился, и стало теплее, то ли я настолько измучился за прошедший день, но наутро Комяк сумел растолкать меня с неимоверным трудом.

– Ну ты, братан, и щемить. Вымотался вчера, – отметил он, когда я еле-еле выбрался из палатки. – А еще понты гнул: «Неча, мы ищо повоюем…» Повоюем, братан, куда надо четко прибудем. Верст двести осталось всего… Поспешай давай, не рассиживай… И погодка навроде наладилась.

Северный ветер действительно успокоился, выглянуло солнце и уже к полудню оно без следа растопило остатки вчерашнего снега. Мы форсировали вброд две мелких каменистых речушки, миновали лиственничный бор, потом битый час продирались через частый молодой березняк и снова ехали через просторный величественный бор. И вдруг совсем неожиданно выскочили на большую заброшенную делянку. Сначала впереди между деревьями появились просветы, потом мы миновали узкую полосу густого подлеска – неотъемлемого спутника границы леса – и растерянно замерли на опушке.

И вправо, и влево, насколько хватало глаз, тянулось пустое пространство – пни, непроходимые завалы из сосновых ветвей и верхушек, а промеж них молодые двух-трехлетние сосенки и лиственнички. И лишь километрах в трех впереди темнела полоска хвойного леса.

– И не объехать, не пройти, – с сожалением констатировал я. – Такой валежник, что ноги не только коням, себе переломаем.

– Ништяк. Не поломаем, – не согласился со мной самоед. – Кони не дурнее тебя. Вылазь из седла. Отдохнем здесь на опушке, позырим, что в округе творится. Вырубка старая, годка два, как здеся работали, а всяко присмотреться не лишне.

На этот раз мы не стали раскладывать костер. Я размочил брикет концентрата утренним чаем из фляги и, усевшись на пень, занялся истязанием своего желудка. Комяк же, на ходу хрустя сухарем, отправился на разведку. И вернулся довольно скоро.

– Дорога там есть, – доложил он, – по которой лесины таскали. Проедем по ней. А там, глядишь, еще куда выберемся.

– На людей не напоремся?

– А хрена им делать тут, Коста? Делянку выбрали и в другое место свалили, – ответил Комяк. – Правда, вдоль Мезёня дальше посады пойдут. Лесорубы живут там да сплавщики. Но нынче все они на реке, лес до Кослана спускают. В парму и не суются, разве с ружжишком. Да бабы ихние по грибы да по красные ходят. Но оне недалече, бабы-то, возле посадов. Так что, я думаю, никого не встретим мы тут.

– А к реке что, не пойдем?

– К Мезёню-то? Не-е-е… – Комяк уже взгромоздился в седло и дожидался, когда я подтяну подпругу. – Чу! – Он вдруг застыл, привстал в стременах, приложил ладонь к уху. Я насторожился, мне послышался какой-то далекий шум. – Быром в лес!

Два раза приглашать меня не пришлось. Я уже все понял. Вертолет, будь он неладен! Тот ли, наш старый знакомый, или другой? Почтовый или военный? Дружественный нам или враждебный? Не все ли равно? Прятаться, прятаться, прятаться!!! Ни в коем случае не обнаруживать себя перед людьми – основное условие того, что мне удастся в конце концов добраться до малины в Кослане. И соблюдать его, это условие, теперь будет все труднее и труднее с каждым шагом вперед, с каждым последующим часом. Несмотря на оптимистические прогнозы самоеда насчет того, что никого здесь не встретим, я вспоминал рассказы о том, что вдоль Мезеня леспромхоз на леспромхозе, делянка на делянке. Да и вроде бы здесь, как и в Ижме, есть какие-то захудалые зоны. А значит, какой-нибудь местный отдел УИНа. А где УИН, там и геморрои…

Вертолет прошел довольно низко вдоль полосы вырубки, и я определил в нем военный «Ми-8», возможно, тот самый, что мы уже когда-то видели.

– Ищет кого-то, – заключил я. – Возможно, что нас. А может, тех четверых.

– Не-е-ет, Коста, братан, – уверенно заявил самоед. – Искать их будут по направлению к Магистрали. Или поближе к зоне. А здесь… Не-е-ет, Коста, далековато мы уже оттуда отъехали. Тем четверым в эту сторону пехать без понту, и там, – он показал пальцем на небо, – это понимают. А керосин впустую жечь им не в масть. Так что не менжуйся. Летит вертушка по своим делам и летит. И хер с ней. Пролетит, пойдем дальше.

…Вырубку мы пересекали разве что не галопом по разбитой тракторами и временем двухколейке, рискуя напороться на какую-нибудь выбоину или корягу. Но этот риск был ничем по сравнению с тем, что вертолет мог вернуться назад и мы оказались бы тут на обзоре, как две блохи на обширной лысине.