Серый Ангел - Олег Маркеев Страница 57

— То есть человек упал, и из него брызнула кровь? — громко, словно адресуясь к Паку, спросил Коля.

— Пока все предварительно, — предупредил эксперт. — Дай срок, я скажу, откуда кровушка.

— И идентична ли она той, что размазана по стулу. — Теперь Коля обращался напрямую к Паку. — Задержанный кровь о стул вытирал. Сиденье протерли, а снизу — нет. Отпечатки совпадут с отпечатками гражданина Куркина, которого вы избивали в этом кабинете, как считаете?

На лице Пака не дрогнул ни один мускул.

— Если экспертиза подтвердит написанное Куркиным в заявлении, статья «истязания» гарантирована.

— Не пугай, пуганые. — Пак улыбнулся. — Три месяца такой же щегол меня в камере держал. А потом, обмочившись, извинялся.

— Раз на раз не приходится, — Коля пожал плечами. — Тогда взятка была… Статья одна, доказательная база слабая. А теперь — сбыт оружия и истязания лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии. От двух разных обвинений отмазаться не так просто.

— Докажи сначала.

— Докажу.

— Если дадут.

— Следователь, как вам известно, лицо процессуально независимое, — парировал Коля.

— На Луне! — отбрил Пак. Коля пожал плечами.

— И тем не менее, я принимаю решение о задержании вас в порядке статьи сто двадцать второй УПК. О чем составлю протокол.

Пак тихо рассмеялся.

— Пиши быстрее, щегол! А то не успеешь.

Коля успел написать протокол о задержании, а эксперт все еще осматривал пятна на стене у шкафа, когда дверь распахнулась и с ревом рассерженного слона ввалился Груздь.

— Твою богодушу… Петров, м-ля! — Он отдышался. — Что ты тут творишь?

Коля встал. Ростом он был с Груздя, но весовые категории совершенно разные.

— Григорий Валерианович, я провожу задержание…

— А я своей властью отменяю твое решение! — Груздь оттолкнул Колю, плюхнулся на стул. Вытер пот с красных щек. — Мне из ГУВД звонят, от них, м-ля, я должен узнавать, что мой следователь задерживает майора милиции, дважды побывавшего в Чечне, имеющего правительственную награду за захват полевого командира… Уф, не могу, сердце… — Он помял левый бок. — Он лучший зам по розыску. Третий год! Ты вообще-то столько не прослужил.

— Алексей Иванович Пак подозревается в совершении уголовного преступления. Конкретно — сразу двух, — твердым голосом произнес Коля.

Груздь вскинул правую руку, левой все еще сжимал левый бок.

— Вот со всеми материальчиками, будь любезен, ко мне на доклад. — Он повернулся к Паку. — Майор Пак тоже подъедет.

Пак с равнодушной миной пожал плечами. — Где-то через часок, — добавил Груздь. — Мы подготовимся, потом выслушаем его объяснения. И уж потом — слышишь, Петров, потом? — мы примем обоснованное, учитывающее все нюансы законное решение.

— Вы хотите сказать, что задержание…

— Так, ты здесь закончил? — оборвал его Груздь. Коля осмотрел кабинет, в котором хорошенько прошлись обыском.

— В принципе, да.

— Тогда выйди на минуту. — Груздь достал платок, принялся промокать лицо и шею. — Пожалуйста, выйди!

Коля хмыкнул, но, собрав в папку все свои бумаги, вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Груздь сразу же подался грудью на стол.

— Что?

— Ствол бесхозный, — тихо прошептал Пак.

— Кто?

— Гордеев из моего отдела.

— На чем можно сломать?

Пак потыкал большим пальцем в сгиб локтя.

Груздь кивнул.

— Теперь ты скажи — кто? — Пак едва шевелил губами, звук получался четкий, но очень тихий.

Груздь тяжело вздохнул.

— Есть версия, что это варяг воду мутит. Злобин из УСБ.

— Зачем?

— Или Шаповалова ищет, или под меня копают, еще не определил.

Пак поцокал языком, качая головой, как китайский болванчик, так же сладко и загадочно улыбаясь.

— Что ты лыбишься?! — вспылил Груздь.

Пак продолжал тихо цокать языком и улыбаться. Но теперь его лицо стало страшным и отталкивающим, как маска божества войны.

* * *

Оставшись один, Пак кое-как запихал содержимое сейфа назад, рассовал по ящикам бумажный ворох и всякое барахло, что копится годами, а выбросить все нет времени.

Постоял у окна, разглядывая тонущий в сумерках задний двор ОВД. Чуть поодаль, за редкими тополями, в домах уже зажглись окна. Кто-то, глядя на их разноцветные огни, подумал об уюте и тепле, человеку постарше даже, возможно, вспомнилась мелодия «Московских окон негасимый свет…». Пак смотрел остывшими глазами опера со стажем. Из любого окна, где так мирно лучится жизнь, из любой квартиры — на выбор! — мог прийти вызов «на труп», ограбление, изнасилование, поножовщину или просто мордобой. Там жили люди, значит, все могло случиться. Не с тобой, так с соседом.

— Надоело, — прошептал Пак.

Он боялся признаться, сболтнуть кому-нибудь, что давно уже ненавидит людей. Всех без исключения.

У Лешки-наркошки стресс ушел в героиновую дурь. Мужики пили водку как лекарство. Пак не пил. Он ушел от всего в ненависть, как в броню. Потом броня стала плотью. Он сам не заметил как.

Долгие годы он и пальцем не трогал ни одного задержанного. Считал недостойным себя выбивать показания вместе е кровавой харкотой. Выманивал, давил логикой, хитрил, льстил, заигрывал, короче — играл. Но никогда не бил.

А потом сорвался. Легко тому, кто метелил клиентов всегда и по любому поводу, кто наперегонки бежал, если следак просил «повлиять» на упрямого клиента. А если не делал этого никогда? Нет, Пак не почувствовал ни кайфа, ни опьянения. Он стал презирать себя. А потом уже всех. Кто служил рядом. Кто сидел в камерах. Кто жил вокруг.

Никому об этом не рассказывал. Долго не мог признаться даже себе. А признавшись, успокоил себя мыслью, что один черт — так и таким долго не протянет. И разрешил себе все.

Разваливать дела, чтобы отдать ежемесячный взнос вышестоящим начальникам, — без вопросов. Сбывать оружие — без проблем. Наехать по полной программе на коммерсанта — только свистни и заплати. Был короткий промежуток, когда он убедил себя, что делает все из оперативной необходимости. Что играет со всеми в какую-то непонятную самим же игрокам игру. Даже верилось иногда, что придет срок, дадут команду, всех прикажут прижать к ногтю, а он, Пак, будет самым информированным и самым беспощадным. Не вышло. Ничего не менялось. Слишком многие не хотели никаких перемен. Косметический ремонт, не более, а не кровавая баня с последующим покаянием, которая мерещилась в снах Паку. И вырвал из сердца последние надежды. Как оказалось, вместе с сердцем.