Кровавые жернова - Андрей Воронин Страница 57

– Я лучше вас знаю, чего хочу, а чего нет.

Мне показалось, что я должна сюда приехать, а теперь вижу, зря.

– Вы говорите, как маленькая девочка, – вдогонку Марине бросил Ястребов.

Марина поймала себя на мысли, что она совершенно не воспринимает Ястребова как мужчину.

Так можно воспринимать доктора, контролера, продавца. Он лишь функция, но не человек.

– Вернитесь и не делайте глупостей.

– Глупостей я уже наделала, – Марина вернулась на диван. – Извините, что разговаривала грубо, но мое состояние…

– Я не в претензии.

– Вы чужой мне человек, а я приехала просить помощи, сама не знаю какой. В отчаянии ухватишься за любой шанс.

– Вы правильно сделали, – Ястребов вытянул руку, его ладонь замерла над головой женщины. – Вы чувствуете тепло?

– Пока еще нет.

– Вы и не должны его чувствовать, я проверял. Сидите и ни о чем не думайте. Старайтесь ни о чем не думать, – поправился хозяин дома.

Голос его долетал до Марины как бы издалека. – Люди боятся своих желаний и, чем сильнее глушат их в себе, тем больше страдают.

На губах Марины появилась спокойная улыбка. Она закрыла глаза.

– Мне хорошо, – прошептала она. – Вы даже не можете себе представить, как хорошо и спокойно мне стало.

– Почему же? Именно я и могу это представить. – Ястребов говорил вкрадчиво, но при этом оставался напряжен, как бывает напряжен человек, вслушивающийся в едва различимые звуки.

Он коснулся руки женщины, безвольно лежащей на коленях. Марина никак не отреагировала. Тогда Ястребов подхватил ее на руки и понес к выходу. Голова Красновой запрокинулась. Ястребов положил ее возле стены на выровненный речной песок. Остро отточенной палочкой обвел силуэт Марины и прошептал ей на ухо:

– Все позади, все хорошо. Я знаю, чего ты желаешь.

И женщина, как сомнамбула, поднялась.

Двинулась по двору, взошла на жернова и только тогда открыла глаза. В них не было прежней грусти, Краснова смотрела на мир весело и задорно.

– Я знаю тебя, – она махнула Ястребову ладонью.

– И я тебя знаю, – в тон женщине ответил Илья.

– С тобой интересно.

– С тобой тоже.

Марина, плотно составив ноги, спрыгнула с жернова и выбежала в калитку.

Хозяин дома мельника посмотрел ей вслед.

Краснова быстро бежала по тропинке вдоль реки, волосы ее развевались на ветру.

Дом престарелого священника отца Никодима стоял на перекрестке улицы Космонавтов и Чапаева. Андрей Алексеевич остановил машину. Из-за забора послышалось радостное тявканье, забренчала цепь, и открылась дверь.

На крыльце дома появился пожилой мужчина в накинутом на плечи светлом пиджаке. Он неторопливо открыл калитку, проводил гостя в дом. И вскоре Холмогоров уже сидел на залитой солнцем веранде, глядящей в сад. Вокруг дома росло очень много цветов. Жужжали пчелы, порхали птицы.

Древний, седой как лунь отец Никодим, маленький, сухонький, с большой белой бородой, в накинутом на плечи полушубке, полудремал в кресле. Но когда появился Холмогоров, старик открыл прозрачные, голубые глаза и на губах появилась улыбка.

Холмогоров представился, пожал отцу Никодиму руку. Пожилой мужчина, встретивший Холмогорова, принес стул и предложил гостю сесть. Покинул веранду бесшумно, закрыв за собой дверь.

– Да, – сказал отец Никодим, – я долго служил в Погосте. Начинал там еще до войны.

Потом переехал в Лихославль, служил здесь, а после войны несколько лет по большим праздникам ездил в Погост, священника у них не было. Почему там не остался жить, так на то воля Божья, промысел Всевышнего…

Холмогоров задавал вопросы, старик прикрывал глаза, на сморщенном лице то появлялась, то исчезала улыбка. Старик вспоминал молодость, ту пору, когда он был полон сил.

– А я уже двенадцать лет не служу. Ноги отказывать стали, до храма дойду, а обедню стоять не могу. Вы уж меня извиняйте, Андрей Алексеевич, что я вот так. Вас икона интересует, образ Казанской Божьей матери? Не при мне она появилась в храме. Даже не знаю, правда ли это, – старик смотрел на Холмогорова, словно тот был его правнуком. – Воды много с тех пор утекло, очень много. Мне рассказывала столетняя старуха еще до войны. Я тоже был любопытен, мне все было интересно – откуда какая икона. А самой старухе рассказывала то ли ее мать, то ли бабушка, я запамятовал. Знаете, Андрей Алексеевич, вы человек молодой, память у вас хорошая, вы все помните. И я был таким же.

Холмогоров не спешил перебивать отца Никодима, понимая, что, блуждая в лабиринтах воспоминаний, откручивая долгую жизнь назад, старик обязательно вспомнит историю, только не надо ему мешать.

Старый священник прикоснулся к серебристой бороде.

– Удивительное место – Погост. Очень красивое и такое мрачное название – Погост. А почему, ведомо вам?

– Нет, – сказал Холмогоров.

Старый священник поднял указательный палец, покачал им:

– Деревня старая, Бог весть когда на тех землях люди поселились. А места красивые, земля хорошая, леса, и луга, и река – в общем, благодать Божья. То ли люди грешны были.

То ли Господь на них прогневался, мор за мором насылал на деревню. Умирали дети, старики, и крепкие мужчины, и женщины молодые.

Хотели люди бросить те места, оставить дома и уехать.

– Куда?

– Не знаю. Всегда кажется, что, где-то жизнь лучше, вы согласны?

– Да, так кажется, пока не поездишь по миру, – Холмогоров кивнул, рассматривая сухонькие, как куриные лапки, руки старого священника, почти прозрачные, сделанные словно из воска.

– И уже решили местные жители: соберем урожай и уедем на новые земли. Поселимся среди лесов, земли вокруг много. Но приплыла по реке икона… По реке лодка приплыла! И прибили волны этот челн прямо к берету. Испугались местные крестьяне, думали, покойник в лодке, а там образ Божьей матери. А перед этим у женщины, у которой ребенок умер, видение было, Матерь Божью узрела скорбящая. И сказала ей Богородица во сне: приплывет лодка и будет в ней икона; будет эта икона защищать вашу деревню от всех бед и несчастий и не надо вам никуда ехать храм постройте, икону повесьте. Так и случилось. Чую, промысел Божий, – задумчиво, шелестящим голосом говорил старый священник.

Зажужжала пчела над ухом Холмогорова и опустилась на руку отца Никодима. Тот даже не заметил и продолжал свой рассказ:

– И кончились тогда несчастья, наладилась жизнь в деревне. И дети перестали умирать.

А было это в тысяча восемьсот десятом году, – старый священник так отчетливо произнес дату, словно событие произошло на его памяти. – Вот как появилась икона Казанской Божьей матери.