Кровавые жернова - Андрей Воронин Страница 59

Доведя мальчика до калитки, Ястребов вытолкнул его.

– Иди и никогда сюда не возвращайся, – словно бы ударил в спину голос.

И Илья пошел, ускоряя шаг.

Он неслышно вошел в дом, повесил в шкаф ключи от церкви. Тихо проскользнув в спальню, он даже не взглянул на старших братьев, забрался под одеяло, свернулся калачиком и забылся сном.

А наутро к дому священника прибежал церковный староста, возбужденно размахивая руками, словно отгоняя назойливых ос.

– Батюшка Павел, – еще с порога закричал старик, – церковь открыта, дверь нараспашку!

– А в церкви никого?

– Обокрали! – воскликнул священник.

Холмогоров вошел в гостиную. Он уже был одет и умыт. Спокойно посмотрел на нервничающего старика, на перепуганного отца Павла, на побледневшее лицо матушки Зинаиды.

– Когда вы это увидели?

– Сын пастуха сказал. Он стадо гнал возле церковной ограды, смотрит: церковь открыта, и в ней никого. Я уже там побывал, это пять утра было…

– Господи, помилуй! – быстро обуваясь, бормотал отец Павел.

– Я подвезу, – сказал Холмогоров.

Вскоре машина уже стояла у церкви.

– Наверное, нет иконы, – крестясь, а затем переступая порог церкви, прошептал Андрей Алексеевич.

– Как нет!?

Втроем мужчины вошли в алтарь.

– В милицию надо, – сказал священник, глядя на церковного старосту, а затем на Холмогорова, словно спрашивал разрешения на подобный поступок.

Холмогоров кивнул. Доски пола поскрипывали, он рассматривал их.

– Вечером церковь убирали? – спросил он.

– Да. Я сам собственными руками закрыл и замки еще проверил. Я всегда так делаю. Отец Павел и матушка уже пошли, а я остался свечи убрать с женщинами. Мы вместе выходили.

Холмогоров осмотрел замки. Его лицо было сосредоточенно-суровым, глаза полуприкрыты.

– Так я это.., отец Павел… Андрей Алексеевич… – топая на крыльце, бормотал церковный староста, – пойду в милицию звонить, пусть приезжают, ищут.

Холмогоров ничего не ответил. Староста оставил священнику свои ключи и отправился в деревню.

Жизнь так устроена, что каждый зарабатывает, как может. Кто-то честным трудом нагоняет мозоли, кто-то воровством, а кто-то и тем и другим способом одновременно. Не исключением из общих правил являлся и Григорий Грушин. Нет, он специально не воровал, никого не убивал, не грабил и считал, что жил честно.

Имея государственную машину под задницей, государственное горючее, всегда изловчишься что-то сэкономить, а вечерком, когда начальство не видит, дровишки из лесу во двор доставишь, сено опять же, мешки с мукой или зерном.

Да мало ли чего людям надо!

Вот и сегодняшним утром Григорий подъехал к дому Ястребова. Хозяин сам открыл ворота, и грузовик, гремя бидонами в кузове, въехал во двор.

– Доброго вам здоровья, – сказал Гриша, снимая с головы кепку и мгновенно сминая ее в руках.

Ястребов лишь кивнул в ответ.

– Как обещал, хозяин, – ухмыляясь и моргая, сказал Григорий. – А если Гриша обещает, он непременно выполняет.

– Солярку, что ли, привез?

– Ее самую, родимую, сорок литров, полный бидон.

– Ну давай, сгружай.

Григорий открыл кузов. Он подкатил сорокалитровый бидон к краю кузова, спрыгнул на землю и аккуратно, словно это была женщина-попутчица, поставил на землю.

– Вот, сорок литров.

Гриша отщелкнул крышку, откинул ее. Розоватая маслянистая жидкость колыхалась у самого верха, отражая синее небо, по которому летели белые облака. Ястребов хмыкнул.

– Вы, наверное, руки пачкать не хотите?

Давайте, я вам подсоблю.

– Ну, если согласен, давай.

– Куда ее, в подвал?

– Не в дом же нести, – резонно заметил Ястребов. – Тащи в подвал, сейчас открою.

– Айн момент, рукавицы только возьму.

Когда солярка была перелита, деньги получены, Григорий закурил, спросив разрешения у хозяина дома, и, выдохнув дым дешевой сигареты, мечтательно произнес:

– А я вот на туркомплекс скоро уйду. Там начальником друг детства, он всем и рулит. С ним недавно выпивали, думаю, не откажет. Надоело мне по деревням мотаться, молоко собирать.

На комплексе и платить побольше станут, все ж таки, я ему не чужой, вместе росли, по садам и огородам лазали, – Гриша хотел признаться, что и в доме мельника они вместе с Полуяновым золото искали, но почему-то сдержался.

На губах Ястребова змеилась улыбка.

– Знаете, раньше никогда такого не было, чтобы так голова болела. Вроде выпили немного, на двоих бутылочку покатили, а голова, как тот бидон с соляркой, тяжелая-тяжелая, прямо-таки гудит, раскалывается.

– Вижу, – тихо произнес Ястребов, глядя поверх головы водителя.

– Вот, даже курить не хочется. Вторую за сегодняшнее утро курю, а уже три деревни объехал.

– Сильно болит? – хозяин дома рассматривал аккуратно обрезанные ногти на узловатых длинных пальцах.

– Ой, болит! Аж слюна в рот набегает. Опохмелиться бы, так она бы перестала, но за рулем не пью. А там, – Гриша кивнул на дощатый забор, – в деревне все только и говорят, что церковь ночью кто-то ограбил. Залез злодей, ценного ничего не взял, только старую икону Божьей матери, ту, которая кровавыми слезами плачет, уволок, мерзавец. Ой, голова болит, шеей ворочать мочи нет. И милиция из района приедет.

– Холмогоров тоже там? – Ястребов резко назвал фамилию гостя отца Павла.

– Это тот, который из Москвы? Конечно, тоже там, где ж ему еще быть? Он и батюшку на своей машине подвозил к церкви, и старосту тоже.

– Выбрасывай сигарету, Гриша, – приказным тоном сказал Ястребов.

И Григорий повиновался, окурок полетел за высокий забор. Швырнуть под ноги Григорий постеснялся, видя идеальную чистоту двора.

– Садись сюда и жди меня.

Григорий уселся, куда предложил ему хозяин, – на жернов, потер ладонями лоб, виски.

Боль была нестерпимая, ему казалось, что даже искры из глаз сыплются.

– И свою пил, без химии там разной, как слеза чистая. И что же это такое с моей головушкой?

Ястребов подошел к водителю, держа в ладони матово блестящую керамическую чашечку, словно натертую воском.

– Выпей вот это.

– А что это? – спросил водитель, с опаской принимая на дрожащие ладони тяжелую чашку.