Му-му. Заброшенная могила - Андрей Воронин Страница 6

…Раньше на Руси кладбища никогда не были местом, где люди наживаются за счет горя других. Случись так, что в народе узнали бы, что некто отвечающий за похороны обсчитал, обманул родственников покойного, с таким поступили бы так, что он сам предпочел бы побыстрее занять место на кладбище. Конечно, богатые и знатные могли претендовать на лучшие места, в центре, ближе к храму, да и гранитная, а то и мраморная плита служила напоминанием о том, что имярек жил на этой земле и отошел к Господу. Даже бедноте не приходилось запрягать лошаденку, чтобы навестить прах усопших. Места хватало для всех.

Но времена изменились. И если в XVIII веке, когда Москва перешагнула Земляной вал, а население ее достигло двухсот тысяч человек, в столице образовалось более трехсот кладбищ, то теперь в десятимиллионном мегаполисе осталось всего шестьдесят четыре некрополя. Конечно, никто из новопреставленных рабов Божьих без погребения не остается, но кто из родственников хочет в поминальные дни ехать за тридевять земель? Да и престиж дело не последнее.

…После принятия христианства на Руси усопших старались по возможности хоронить ближе к Богу — возле приходских церквей и монастырей.

Древнейшие московские захоронения находятся на Соборной площади Кремля и в Свято-Даниловом монастыре XIII века. В Москве обычай хоронить в городских церквях и возле них сохранялся до второй половины XVII века, но в 1657 году при Алексее Михайловиче после эпидемии чумы появилось «Уложение о градском строительстве», которым строжайше запрещалось совершать захоронения на территории Кремля. Тогда же были выделены участки земли для обустройства городских кладбищ, первым из которых было Лазаревское (в районе нынешней Марьиной рощи).

В 1723 году Петр Великий издал указ о запрете захоронений в пределах города для всех, кроме «знатных персон». В связи с вновь захлестнувшей Москву эпидемией чумы императрица Екатерина II издала указ, по которому возбранялось хоронить умерших от чумы в черте города и повелевалось отвести для них особые кладбища за городом и построить на оных на первый случай небольшие деревянные церкви. Границу Москвы определили по Камер-Коллежскому валу, за чертой которого и были обустроены двадцать новых кладбищ. В годы правления Екатерины сложилось российское законодательство о погребении, и положения его были закреплены во «Врачебном уставе», согласно которому кладбища должны были устраиваться: в городах — на расстоянии не менее 100 саженей (то есть 213 метров) от последнего жилья, в деревнях — на расстоянии не менее полуверсты — 250 саженей. Для новых погостов выбирались красивые места, преимущественно на холмах и с песчаным грунтом. Так возникли многие старые московские кладбища: Миусское, Преображенское, Семеновское, Дорогомиловское, Рогожское и Ваганьковское.

В конце XIX — начале XX века с ростом населения Москвы и расширением жилой застройки увеличилось и число городских кладбищ. Многие из них, бывшие за городом, теперь оказались в его черте. Одни из них закрывались для захоронений, другие переносились на новые места. Несколько старых московских кладбищ — Донское, Новодевичье, Ваганьковское — превратились в своеобразные исторические памятники — некрополи. Эти места хранили не только память об упокоившихся здесь людях, но и произведения выдающихся скульпторов, архитекторов и художников — авторов надгробий известных и знатных людей.

Хвостов перелистал несколько страниц, отыскивая данные о самых известных кладбищах Москвы — Новодевичьем и Ваганьковском.

К концу XIX века население Москвы так выросло, что на старых кладбищах перестало хватать места. В 1896 году игуменья Антония направила в Синодальное управление прошение об освящении земли для погребений за пределами Новодевичьего монастыря. В 1898 году земля была освящена, и начались работы по созданию и благоустройству нового кладбища площадью почти в три гектара, которое согласно проекту инженера-строителя Шестакова и архитектора Машкова устроили за южной стеной монастыря.

Официальное открытие нового некрополя на Новодевичьем состоялось в 1904 году. Захоронения по православному обряду продолжались здесь до 1918 года. С 1919 года территория стала подведомственна Хамовническому райсовету и получила официальное название «Новодевичье кладбище». В 1927 году по решению ВЦИК Новодевичье кладбище было «выделено для захоронения лиц с общественным положением» — так гласил директивный документ. С тех пор право покоиться на этом элитарном кладбище стало в советском обществе серьезной привилегией и одной из высших почестей. В 20-х годах прошлого века здесь были похоронены многие представители «коммунистической» элиты — Чичерин, Подвойский, брат Ленина Дмитрий Ульянов. В 30-е годы, в период уничтожения монастырских некрополей Москвы, из Симонова, Данилова и других монастырей были перенесены останки и памятники ряда выдающихся деятелей науки и культуры. Так, в 1931 году после закрытия Свято-Данилова монастыря и организации в нем приемника-распределителя НКВД на Новодевичье кладбище был перенесен прах Гоголя. Первоначально на его могиле стоял крест, лежали камень и массивная плита.

В 1949 году территория Новодевичьего некрополя была расширена на юг, и образовалось так называемое «новое кладбище», на котором располагался колумбарий, то есть место захоронения урн с прахом кремированных покойников.

В конце 1970-х годов с юго-западной стороны кладбища появился участок новейшей территории. В 2004 году общая площадь некрополя увеличилась до семи с половиной гектаров; ныне здесь похоронено более 26 тысяч покойников.

Новодевичий некрополь на протяжении всей истории складывался как своеобразный музей под открытым небом. Надгробия, выполненные скульпторами Андреевым, Вучетичем, Кербелем, Коненковым, Неизвестным, Мухиной, Цигалем, Шадром, давно и по праву признаны классикой советской мемориальной скульптуры.

Хвостов усмехнулся, вспомнив рассказ бывшего фарцовщика, который в свое время вместе с другими представителями этой «благородной» профессии обосновался около Новодевичьего кладбища.

Ныне мало кто помнит, что были такие люди, которые в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века снабжали население СССР модными джинсами, жевательной резинкой и дисками «Битлов», выменянных у заезжих иностранцев на советские дензнаки, а то и на русские иконы. Приятель Хвостова по имени Володя, в то время студент-первокурсник филфака пединститута, умнейший парень и большой любитель Чехова, был одним из самых удачливых среди них — он умудрился за несколько лет ни разу не попасться ментам, которые бдительно следили за тем, чтобы советский человек был одет не в «Леви Страусс», а исключительно в штаны производства фабрики «Красная мотня», а челюсти напрягал только при пережевывании пирожков с капустой, а не буржуазного «орбита без сахара». Но, как говорится, все когда-то бывает впервые. И это «впервые» у Володи напрямую было связано с одним из знаменитейших покойников Новодевичьего кладбища.

Ситуация была стандартной. Володя убегал от мента, затаившегося между могилами. Мент отследил, как «советско-подданный» выторговывал у некого лысого иностранца блок жевательной резинки, и решил пресечь оное деяние в корне. Но если в предыдущие разы Володе удавалось оторваться от погони и смешаться с многочисленными посетителями Новодевичьего, то в этот раз Фортуна оказалась не на его стороне. Беглец обо что-то споткнулся, красиво пролетел по инерции метра два и приземлился у чьей-то могилы. Очумело помотав головой, Володя заметил наконец, где он совершил отнюдь не мягкую посадку.