Ничейная земля - Илья Бушмин Страница 6

— …«Катька-а-а!!!».

Взвизгнув, Катя шарахнулась назад. Валя разразилась хохотом, едва не свалившись с бревна. Поняв, что ее разыграли, как последнюю простушку, раскрасневшись от злости и на себя, и на сестру, Катя закричала:

— Да пошла ты! Дура, блин! Совсем уже чиканутая!

Валя покатывалась со смеху, повизгивая и хватаясь за живот. Катя, ругаясь и кипя от злости, перелезла через бревно и решительно двинулась прочь. Валя засеменила следом, окликая сестру сквозь смех:

— Стой, Катюх!

— Иди ты!

— Видела бы ты себя! — Валя не могла успокоиться. — Да стой ты, дура, я же пошутила!

— Сама дура! Чиканутая.

Катя костерила себя, на чем свет стоит, за то, что в очередной раз позволила сестре выставить себя в дураках. Но, пройдя пару кварталов по петляющим пыльным улочкам, она стала понемногу успокаиваться. А затем не выдержала и усмехнулась, вспомнив собственный голос.

Лишь стерев улыбку с лица и заставив себя насупиться, чтобы сестра не расслаблялась, Катя остановилась и позволила Вале догнать ее.

Потом они попили воды на колонке, около которой, несмотря на стоящую в Яме жару, никого не было. А вскоре вышли на родную улочку.

— Сколько у тебя экзаменов еще в школе осталось?

— Два, — вздохнула Катя. — Математика и сочинение.

Валя скривилась.

— Фу! Математику всегда терпеть не могла.

— А я за нее как раз не волнуюсь. А вот сочинение…

Они прошли мимо дома Авдеевой. Хозяйка, как почти всегда, сидела на низенькой шаткой лавочке в палисаднике, в тени куста сирени, который был ее гордостью. Сестры хором поздоровались:

— Здрасте, баб Галь!

Авдеева закивала, улыбаясь беззубым морщинистым ртом, а потом долго смотрела им вслед, словно стараясь запечатлеть эту идиллическую картину, пока смерть не заявит о своих правах. Авдеева была старой и часто болела, и родители Кати поговаривали как-то, что баба Галя в своем холодном домишке еще одну зиму точно не переживет.

— Да какая разница, — продолжала Валя. — Что тебе это сочинение? Ну, трояк получишь даже если. И что? Чего это изменит? Ты же в институт не собралась поступать?

Катя отвела глаза.

— Не знаю.

Валя сокрушенно покачала головой.

— Ты серьезно? Катюх, взрослеть пора, ты чего уже, в самом деле? Оглянись вокруг. Мы живем в нищем поселке на самом отшибе города. До остановки полчаса пиликать от переезда, а потом до центра почти час на троллейбусе. Мы в Яме, сеструх. Так что хорош выкобениваться.

Катя промолчала. Она и сама знала все это. Детство, когда она бегала перед домом с ободранными коленками и сияла беззубым ртом, чувствуя, физически чувствуя, как она летит, и заходясь от восторга. Родители, бывшие монолитом, которые защитят ее всегда и везде. Родной поселок, о причинах самоназвания которого — Яма — она даже не задумывалась. Все было тогда таким простым, понятным — и радужным. Но сейчас все это было позади. Старшая сестра была права. Пора взрослеть и трезво оценивать свои шансы. А шансы были паршивыми. Никто из тех, кого они знали здесь, в Яме, не поступил в институт.

— Поступай в каблуху, — Валя обняла Катю за плечи. — Там нормальные преподы. А с этого года, говорят, новую специальность открывают. «Хозяйка усадьбы» называется.

Катя не выдержала и рассмеялась.

— Какой еще усадьбы? Как в «Рабыне Изауре», что ли?

— Ну, блин, так вот называется, не я же придумала. Там, короче, изучают…

Катя подняла глаза, взглянув вперед, в сторону их дома, и почувствовала, как у нее екнуло сердце. Девушка изумленно замерла, уже не слушая сестру. Валя машинально сделала пару шагов и обернулась.

— Ты чего?

Безуспешно пытаясь справиться с собой, Катя подняла руку и показала пальцем вперед.

— Сергей вернулся.

Валя резко обернулась. Катя знала, что старшая сестра ждала этого момента два долгих года. Всегда беззаботная, даже легкомысленная, она прятала письма из воинской части в шкаф и иногда перечитывала их, когда была уверена, что никто ее за этим не застукает.

Это был Сергей Поляков собственной персоной. Возмужавший, короткостриженый, с обветренным, ставшим каким-то волевым и угловатым, лицом. На нем была парадная армейская форма с аксельбантом на груди и пыльный чемодан.

Сергей остановился, поставил чемодан и расплылся в широкой улыбке.

— Поляков! — взвизгнула Валя. — Какие люди!

Валя, а за ней и Катя, бросились к Сергею. Тот шагнул девушкам навстречу, на ходу простирая объятия и улыбаясь так тепло и радостно, что у Кати на глазах навернулись слезы счастья.

Даже несмотря на то, что молодому дембелю не было до нее, Кати, никакого дела.

Вот и сейчас он, высокий, мужественный, подхватил налетевшую на него Валю и закрутил. Валя хохотала и кричала «Отпусти!», но Сергей не слышал — к валиной радости — не слушал ее.

Катя осталась стоять в стороне, поймав себя на мысли, что она глупо, как последняя простушка, улыбается тому, кто на нее даже не взглянул.

В стеклянной витрине кафешки, залитой снаружи дождем, Катя видела собственное мутное отражение. Тощая, в синем кителе, висевшем на ней, как на вешалке, Катя давно не чувствовала себя так неуютно.

Она перевела взгляд на сидящего напротив Полякова, чуть улыбнулась ему — вышло как-то робко, но ситуация была самой что ни на есть подходящей — и обхватила ледяными после улицы ладонями чашку горячего шоколада.

— Майор юстиции? — Поляков кивнул на ее погоны. — Небось, уже старший следователь?

— Вовсе нет.

— Ну вот. А я в тебя верил.

Было непонятно, шутил Поляков или нет. Но Катя не удержалась от улыбки.

— Зато по особо важным.

— О. Ты очень крута.

— Нет, не очень, — зачем-то ляпнула она.

Катя попыталась вспомнить, когда видела Полякова последний раз. Как ни крути, а выходило, что прошло 18 лет. Целая жизнь позади. И вот они сейчас сидят в кафе в центре города, в сотне метров от ее родного управления СК и в добрых шести километрах от злополучной Ямы, и пьют кофе.

Поляков мало чем напоминал того дембеля с растянутыми до ушей в широкой улыбке губами. Он осунулся. Его щеки прорезали две вертикальные морщины. Еще одна глубокая морщина пролегала через весь его лоб. На скуле виднелся бледный шрам, своим узором напоминавший птичью лапку. Короткая стрижка, но лохматые волосы — Поляков явно не был фанатом прихорашиваться перед зеркалом с расческой в руках. Мешки под глазами. И сами глаза… В них была вселенская грусть и пустота. Когда в последний раз в своей той, прошлой, жизни Катя видела Полякова, у него были именно такие глаза. Словно этот взгляд теперь уже 38-летний мужик пронес через всю свою жизнь.