Ошибка ликвидатора - Сергей Самаров Страница 6

— Не имеет, Алевтина Борисовна. Просто вспомнился мне рассказ Чехова, как человек никак не мог вспомнить лошадиную фамилию. Вот я и решил, что она не запоминающаяся. Потому и выбрал ее.

— Может быть, благодаря Чехову она стала запоминающейся?

— Может быть. Но следователи, за редким исключением, не читали Чехова. А то, что в школе изучали, благополучно забыли. Нынешние школьники вообще уверены в том, что на дуэли был убит не Пушкин, а Толстой. Он написал ужасно длинный, с их точки зрения, роман «Война и мир». За это его и застрелили. Так что здесь беспокоиться не о чем.

— Соглашусь с этим. Мой сын — первокурсник университета, филологический факультет. Я не видела, чтобы он читал Чехова или Толстого. Но мы отвлеклись от главной темы. Итак, послушай меня, Иван Васильевич. — Она перешла на мой псевдоним. — Ты должен понимать, что такое человек вне закона. Это вовсе не значит, что он в ответ плюет на все статьи Уголовного кодекса. Некоторые из них он в случае необходимости просто не помнит. Но никогда не забывает, что является офицером военной разведки, который должен выполнять приказы командования. Какими бы они ни были. Обязательно! Потому что военная разведка — это не просто армия, а ее важнейшая составляющая.

— Это я понимаю. Я в курсе, товарищ полковник, что такое быть ликвидатором. Это не только особый статус. Главное в том, что он военный. Автомат в руках становится лицензией на убийство.

— Да, таковы правила игры, за которую ты взялся. Они очень жесткие. Но есть и еще одно непреложное правило. Если попадешься, ты можешь даже язык себе откусить и пальцы, чтобы не суметь ничего написать и дать показания. Никаких намеков про «сектор Эль». Не существует такого подразделения. Иначе крутые неприятности ждут и тебя самого, и твою семью. Это не пустая угроза. Сыновья и дочери таких офицеров обычно отправляются в детский дом, их жены просто выбрасываются на улицу, остаются без жилья, документов, средств к существованию. Если кто-то из друзей или знакомых пытается им помочь, то такие же меры принимаются и против этих людей. За время моей службы подобное уже однажды случалось. Это неприятно, но такова необходимая, предельно жесткая мера, своего рода принуждение. Офицеры спецназа обычно не боятся за себя, их не испугать ничем: ни смертью, ни болью, ни позором, который организовать тоже несложно. Но за семью переживают все. Я очень откровенно говорю об этом, хочу, чтобы тебе было предельно понятно, что поблажек у нас не бывает ни для кого.

— Я с самого детства хорошо играл в шахматы и всегда старался соблюдать правила, товарищ полковник, — твердо ответил я.

— Да, мне уже говорили, что с тобой легко иметь дело, что ты человек по своей натуре легкий и покладистый.

Я не стал говорить, что не имею ни выбора, ни выхода. Расстрел вертухаев возле машины, как я уже понял, был организован полковником Самокатовой намеренно, чтобы прижать меня как можно сильнее, сделать мое положение безвыходным. Она же передала мне пистолет, но не была уверена в том, что я сумею им воспользоваться в нужный момент, поэтому перестраховалась.

Майор Оглоблин взял с собой двух сержантов и действовал по ее приказу. Он знал, что я не предам своих бывших подчиненных и его самого, всю вину возьму на себя, никогда не скажу, кто мне помогал. Самокатова советовалась с ним, выспрашивала про меня, а потом отдавала приказы.

Я повелся на это, поверил в добросердечие Алевтины Борисовны. Уже одно это выбросило меня из зоны действия закона. Теперь мне предстояло жить не по нему, а только по правилам игры.

— Наверное, я человек легкий и покладистый. Мне тоже иногда так кажется.

— Значит, договорились?

— Договорились, товарищ полковник.

— По всем бытовым вопросам обращайся напрямую ко мне. Я сейчас вызываю человека, твоего непосредственного командира и куратора на ближайшее время. Остальные твои проблемы, касающиеся службы и устройства на базе, решает он. Дмитрий Евгеньевич введет тебя в группу и будет все объяснять. Первые три месяца за тебя будет отвечать куратор. — Алевтина Борисовна села за стол и взяла в руку трубку какого-то телефонного аппарата весьма странной формы. — Вместе с группой начнешь интенсивную подготовку к операции, о которой я тебе говорила. Место предстоящей работы — Дагестан. Тамошнюю обстановку ты знаешь лучше всех наших инструкторов, вместе взятых. Сможешь даже что-то подсказать. Если захочешь. Суть задания пока не знает никто, кроме меня и нескольких офицеров оперативного отдела, которые разрабатывают операцию. Так что и не пытайся разнюхивать. Надеюсь, ты не будешь устраивать там персональную охоту на своего лучшего друга старшего следователя подполковника Халидова, хотя такая возможность у тебя обязательно появится. Про него пока забудь. Придет время, мы разберемся и с этим негодяем. Но сейчас он нам нужен, поэтому неприкосновенен.

— Не буду, товарищ полковник, — пообещал я.

— Вопросы есть?

— Извините, товарищ полковник, а что это у вас за странный телефонный аппарат? Ни разу таких не видел. Вроде и современный, но какой-то громоздкий.

Алевтина Борисовна усмехнулась и заявила:

— Что такое засекречивающая аппаратура связи, тебе ведь объяснять не надо, не так ли?

— Не надо. Пользовался многократно.

— Это что-то подобное. Можно сказать, второе поколение, куда более надежная и современная аппаратура, работающая через операторов сотовой сети. У нас везде стоят такие аппараты.

Полковник Самокатова отправила меня к дежурному и приказала ждать, когда меня заберут оттуда. Видимо, я мешал ей сосредоточиться над документами, которые она изучала при моем приходе. Алевтина Борисовна добилась от меня главного — согласия на службу в «секторе Эль».

Можно подумать, что у меня был выбор. Я прекрасно понимал, что если бы меня закрыли в какую-то общую камеру СИЗО и приказали нескольким заключенным, сидевшим там, со мной покончить, то они так и сделали бы. Я не смог бы не спать несколько суток подряд, постоянно защищать свою жизнь. Это невозможно даже для тренированного офицера спецназа ГРУ.

Мой отказ от продолжения службы, предложенного мне, означал бы задержание, оформленное как случайное, и отправку в Дагестан, в то же самое СИЗО. Меня задерживали бы и сопровождали бы до этого заведения не вертухаи, а офицеры спецназа, подготовленные так же хорошо, как и я. У меня не было бы возможности отбиться от них и сбежать.

Я вынужден был согласиться на правила игры, предложенные мне, по собственной воле становился, по сути дела, роботом-убийцей, не знающим ничего, кроме приказа полковника Самокатовой или тех персонажей, которые стояли над нею. Автомат, пистолет, даже нож в моих руках становились лицензией на убийство.

По каким-то глухим отдаленным слухам, уверенности в правдивости которых у меня не было, в «секторе Эль» тоже существовала своя элита, которая работала в основном за границей, причем лишь изредка. Все остальное время эти ребята занимались оттачиванием профессионального мастерства. Оно преподавалось им на таком уровне, что раскрыть заказное убийство было практически невозможно.