Гражданин Винс - Джесс Уолтер Страница 60

Винс смотрит на людей у стойки. Ему отвечают шесть безучастных взглядов.

— Ну же, народ. Что скажете? А вдруг иранцы заложников домой отпустили?

Мужчины у стойки поворачиваются к телевизору. Винс оглядывается. В зале, сгорбившись над столиком, сидят всего два деловых костюма и увлеченно о чем-то разговаривают. Винс спрыгивает с табурета, огибает обшарпанный бильярдный стол и наклоняется над их столиком.

Серые костюмы принадлежат двум мужчинам неуловимо ирландской внешности, комфортно чувствующим себя в этой профессиональной униформе, как юристы во втором или третьем поколении. Один из них — здоровенный, похожий на медведя, с намеком на седину, второй — миниатюрный, аккуратненький, с зализанными черными волосами. Галстуки у обоих распущены. Согнувшись пополам, они нависают над столом, едят стейки и пьют виски с содовой. Один из них кажется знакомым. Винс улавливает конец беседы — невысокий смотрит на часы: «Нам надо быть наверху через двадцать минут…» — потом они одновременно поворачиваются и видят Винса.

— Прошу прощения. Мне нужен еще один голос за то, чтобы переключить телевизор с футбола на новости. Что скажете, ребята? Десять минут новостей?

Невысокий пытается отмахнуться.

— Мы уходим через несколько минут.

Но второй проявляет интерес.

— А почему вы так стремитесь посмотреть новости?

— Ну. Завтра выборы.

— Да вы что? Завтра? — Есть что-то занятное в этих двоих. Винс чувствует себя слегка неловко, но тут вспоминает, где видел того, который показался знакомым. Это же конгрессмен. Как его… на Ф. Но фамилия никак не всплывает в памяти.

— А я и не знал, — продолжает конгрессмен. Ему где-то за сорок, он старится, как деревенский пацан или адвокат-выпивоха, умудряясь сочетать отроческие черты с двойным подбородком. Его голос звучит властно и приветливо, согласные смягчены, будто он говорит, пережевывая стейк. — Не похоже, чтобы им уж очень хотелось смотреть новости.

Он указывает на стойку: все головы словно построены в линейку и повернуты к телевизору, будто они едят из одной высокой кадушки.

— Им будет полезно, — замечает Винс.

— Полагаете? — спрашивает крупный конгрессмен и смеется. — Ладно. Будь по-вашему. — Он встает, поднимает бокал бочкового пива и прикладывает руку к сердцу. — Многоуважаемые коллеги, представитель шестого столика, что в великом штате Вашингтон…

Остальные смеются.

— …краю прекрасных пшеничных полей и алюминиевых заводов, прохладных чистейших рек и заснеженных гор, а также наилучших завсегдатаев баров в этой великой стране, с гордостью отдает свой голос в пользу национальных новостей — десяти минут нытья и душераздирающей любезности.

Мужчины за стойкой задумчиво и озадаченно поднимают свои бокалы, бармен тянется к кнопке, чтобы переключить канал.

— Благодарю, — говорит Винс.

Конгрессмены за столиком салютуют ему своими бокалами. Винс возвращается к стойке. На экране появляется хмурый Джимми Картер с наморщенным лбом. Он не похож на человека, желающего во второй раз победить на выборах. Выясняется, что он прервал свою предвыборную кампанию и уехал из Чикаго, чтобы объявить: требования иранцев в обмен на освобождение заложников по-прежнему неимоверны: «Я знаю, что все американцы желали бы, чтобы их освобождение прошло должным образом, а это стоит тех мучений, которые претерпевают заложники». Следующий кадр — Картер и Мондейл [43]идут через лужайку перед Белым домом, обнявшись, словно поддерживая друг друга, дальше показывают аятоллу, машущего толпе ярых сторонников, следом — иранский парламент, галстуки, тюрбаны, солнцезащитные очки, длинные бороды и густые усы, а Дан Ратер [44]описывает условия освобождения заложников: «возврат миллиардов долларов покойного шаха, размораживание иранских активов…».

Появляется Рональд Рейган, машущий и пожимающий руки толпе, которая может потягаться с толпой аятоллы размером и эмоциональностью: «Несомненно, все мы жаждем разрешения этой трагической ситуации. Я всем сердцем на это надеюсь и, уверен, вы тоже».

На экране попеременно мельтешат Иран и Соединенные Штаты: семья одного из заложников, иранские студенты, танцующие над горящим американским флагом, Эдмунд Маски, Уоррен Кристофер [45], иранская нефтяная вышка, очередь на бензозаправке, очередь безработных — мелькание кадров сливается в единый поток, который может оказаться историей или просто пустым шумом, бессвязным и избирательным, как память, лишенным всякого контекста — дети на кроватке в приюте для бездомных, непроданные машины на площадках, ракеты, взлетающие из подземных бункеров, реклама соуса к спагетти, которая подсказывает бармену, что пора переключить телевизор обратно на футбольный матч.

Вот и все. Есть то, во что ты веришь, и есть то, чего ты хочешь. И это, в общем, неплохо. Но в конечном итоге это только мысли. История, как и любая отдельно взятая жизнь, складывается из действий. В какой-то момент мысли, веры, решения отпадают, остаются одни только поступки. Бармен отходит от телевизора и улыбается Винсу.

— Извините, — говорит он. — Ваше время вышло.

Винс стоит в тени освещенной фонарями улицы у «Берлоги Сэма», держа руки в карманах. Еще рано, но он видит Сэма за окнами. Винс вынимает изо рта жвачку и бросает ее на землю. Холодно. «Берлога» перед ним сияет, как деревенский очаг. Ему кажется, что он готов настолько, насколько возможно.

Поднимается по ступенькам. Дверь поддается не сразу, но все же впускает его в теплое фойе навстречу улыбающемуся Эдди, который держит поднос с куриными отбивными.

— Здорово, Сэм.

— Черт побери, Винс Камден! Где пропадал?

— Путешествовал.

— Тут про тебя спрашивали. На днях даже полиция заглядывала.

— Да. Я с ними говорил. Там все улажено.

— Кого, говорю, вам? Винса Камдена? Черт, валите-ка вы отсюдова, потому что Винс Камден самый законопослушный гражданин из всех, входивших в эту дверь. — Эдди подмигивает. — А этот гребаный умник, полицейский, знаешь, что мне ответил? «Извините, Сэм, но это мне ни о чем не говорит». — Эдди запрокидывает голову и хохочет. — Рубит фишку сукин сын. — Он опускает взгляд на поднос с курицей. — Для игры рановато.