Серый Ангел - Олег Маркеев Страница 64

Злобин поморщился и со стуком бросил телефон на стол.

Решетников уже сел за приставной столик напротив Злобина.

— Технику не надо портить, она казенная, — мимоходом пробормотал он, пряча телефон в карман. — Вы, кстати, куда собрались клиента везти? — поинтересовался он, косясь на Груздя, намертво застывшего в кресле.

— В Бутырку, — буркнул Злобин.

Груздь по-рыбьи хлопнул ртом и поперхнулся.

— На «Петрах» все ментами забито, в спецбоксе «Матросской» мест нет, — нехотя пояснил Злобин. — Еле со сменой Бутырки договорились. Дадут ему, гаду, одиночку до утра. А там посмотрим.

— Ах, — всплеснул руками Решетников, — какое нарушение правил содержания заключенных! Виктор Николаевич, — обратился он к Салину, сидевшему на стуле у дальней стены, — в наше время такого не было. Может, порадеем за человечка? А ну как смена все напутает и бросит в камеру какого-нибудь уголовника. Один Бог знает, что он с вами, Григорий Валерианович, до утра сделает. В Лефортово, а? — Он, как коробейник, толкающий лежалый товар, подмигнул Груздю. — Тихо там, культурно, без половых эксцессов и мордобоя.

На отекшем лице Груздя читались только муки, но никаких мыслей.

Злобин уже понял, что эти двое явились ради своего интереса. Попинать убийцу Мещерякова для них никакого удовольствия не представляло. Для таких главное — дело.

— Соглашайтесь, Груздь, — вступил в игру Злобин. — Моих возможностей только на Бутырку хватило.

— Да, да, — подхватил Решетников. — Андрей Ильич в Москве без году неделя. А мы тутошние. Все закоулки знаем. Слухов местных наслушались. — Решетников бросил взгляд на Злобина. — Давно слушок ходил, что прокурор один из-под статьи вывел спецназовца и своим киллером сделал. Заказы, говорят, принимал. Денежку на душегубстве зарабатывал. Доказательств не было, слухи одни. Не волнуйтесь, Андрей Ильич, номерок того архивного дела я вам шепну, сами все проверите. Дело вел некто Груздь Г.В., как догадываетесь.

Он повернулся всем телом к Груздю, резко сменил тон.

— Согласен на лефортовское СИЗО, мразь? — рявкнул он.

Груздь лишь кивнул.

— А платить за постой чем будешь? — Решетников вновь превратился в хитрого мужичка. — Комфорт нынче дорого стоит.

Решетников повернулся к Злобину, заговорил так, словно вокруг никого не было:

— На заре перестройки дельце одно нехорошее вели в Останкине. С неприятным душком. — Решетников брезгливо наморщил нос. — Повадилась группка глашатаев перемен устраивать групешники с несовершеннолетними девочками. Вечером с экрана требуют демократии и свободы слова, а ночью школьниц растлевают. Это на ваш взгляд, Андрей Ильич, беспредел полный. А на их взгляд — веселое времяпрепровождение. Потому что власть для них — не ответственность за страну, а возможность безнаказанно блудить. Думаете, для нас с вами они порог несовершеннолетия в половой жизни снизили с шестнадцати до четырнадцати? Для себя, любимых. Приелись, видать, восьмиклассницы. Такие уж у нас запевалы перестройки уродились, м-да. Других не имеем! Но дело их молодое, нам остается только завидовать. — Он покосился на Груздя. — Дело могло быть громким, согласитесь. Но вмешались очень серьезные люди. Дело положили под сукно. А оттуда его один чрезвычайно серьезный человек выкупил. Есть мнение, что продали ему не все. Но и того хватило, чтобы влезть в телецентр Останкино и держать демократических соловьев в клетке пожизненно. — Он повернулся к Груздю. — Как звали опера, что дело вел?

Груздь промычал что-то.

— Леша Пак его звали, — ответил за него Решетников. — А курировал дело от прокуратуры Груздь. Он потом на повышение сразу пошел, в городскую прокуратуру. Смекаешь, Ильич? И ты уже все понял, мразь? — повысил он голос, обращаясь к прокурору. — Где остатки дела хранишь? Только не говори, что в швейцарском банке!

Груздь указал на сейф.

Решетников оглянулся на огромный стальной шкаф в углу. Затрясся от смеха. Промокнул глазки.

— Нет, я так больше не играю, — давясь смехом, прошептал он. — Ну что за идиот, что за идиот непуганый! Нет чтобы на даче в нужнике держать, под обои заклеить, или, как я, к другу в Житомир отправить. Нет, он в сейф его запихал! — Он осекся. Резко бросил: — Доставай, чего расселся!

Оперативник, тот, что закрывал дорогу к сейфу, отступил на шаг. Другой помог Груздю вытащить тело из кресла. Но вести его пришлось, чуть ли не поддерживая под руки. Ватные ноги прокурора гнулись и никак не хотели держать обмякшее тело.

Старые львы

Прокурора Груздя отправили в камеру прямо в штанах с синими лампасами. Вместо форменного кителя с золотыми пуговицами Злобин разрешил надеть вязаный свитер. Шнурки и галстук Груздь снял сам, чтобы меньше мурыжили на приеме в СИЗО.

Решетников проводил хитрым прищуром удаляющиеся рубиновые огоньки машины, в которой, зажатый между двумя операми, уезжал в последнюю служебную поездку Груздь.

— А ведь обманул. Взял грех на душу. — Он махнул рукой. — И черт с ним! Решили в Бутырку, значит, в Бутырку. Что по десять раз переигрывать, так, Андрей Ильич?

Злобин молчал, мусоля сигарету. Не стерильный «Парламент» из оперативного фонда Барышникова, а крепкий табак «Явы».

Они стояли в двух шагах от элегантной «вольво», как блестками припорошенной дождинками. За рулем сидел водитель, бдительно шаря по улице взглядом. Еще один охранник стоял за спиной Злобина и контролировал тыльную сферу наблюдения. «Для кого-то мало что в жизни меняется, — подумал Злобин. — Вся страна на уши встала, а они, все равно наверху, при деле».

— Вам странно, что бывшие партийные чинуши все еще достаточно сильны? — словно прочел его мысли Салин. — Позвольте вопрос, Андрей Ильич. Вам не кажется странным служить закону, написанному властью, законность которой, мягко говоря, сомнительна?

— Коммунисты тоже не с небес спустились, а пришли к власти в результате переворота, — устало возразил Злобин. — А нынешняя власть худо-бедно узаконена выборами и конституцией.

Салин вскинул голову. В очках остро вспыхнули отражения фонарей.

— Коммунисты узаконили свой приход власти не конституцией тридцать шестого года, а индустриализацией страны и ее готовностью к мировой войне, — твердым голосом произнес он. — Власть нынешняя юридически сомнительна, политически импотентна, криминальна настолько, что уже сама по себе представляет угрозу обществу и государству. — Он понизил голос. — Дефолт, а точнее кризис системы воровства в государственных масштабах, — первый удар погребального колокола по Ельцину. Этот разложившийся тип создал Семью по типу сицилийских кланов. «Капо ди тутти капи», как звучит это на благородном итальянском. На наш же переводится — пахан всех паханов. Так вот, Пахан теперь будет вынужден перейти к активной обороне. Ему удалось спихнуть вину за дефолт на министров в коротких штанишках. Но первое непредвзятое разбирательство установит прямые связи масштабных хищений с Семьей. Уверен, Пахан будет защищаться отчаянно и в этой драке сумеет вытребовать себе гарантии неприкосновенности в случае отставки. А теперь конкретно о вас, Андрей Ильич. — Он придвинулся, заглянул в лицо Злобину. — Генеральная прокуратура не сможет остаться в стороне от драки. Есть данные, что вашего шефа бросят на амбразуру, как шефа Конституционного суда Зорькина в октябре девяносто третьего. Кому-то надо же дать правовую оценку деятельности Пахана. Что будет дальше, гадать не берусь. Вашему шефу безусловно пообещают всяческую поддержку. Но вступятся ли за него, когда Кремль нанесет ответный удар, — вот это вопрос. И пока у меня на него нет ответа. Так или иначе, в ближайшие месяцы прокуратура окажется в эпицентре борьбы за власть. Вам придется особенно тяжко, вы же еще новичок. Эта папка станет для вас щитом, а при желании и необходимости — мечом. Рубите смело, мой вам совет. Москва таких не любит, но ценит.