Антикиллер - Данил Корецкий Страница 64

Проверив, доведено ли дело до конца, Амбал и Ржавый обшарили карманы убитых, затащили трупы в трубу и забросали бурьяном.

Не торопясь вернулись к киоску.

– Вот и все, – сказал Амбал Шершню. – Теперь мы и есть твоя «крыша». Да и для всех остальных тоже.

Шершень покачал головой.

– Я больше не работаю. И вообще завтра сдерну из города. Все, хватит!

– Как хочешь, – холодно сказал Амбал. – Только одно запомни: не болтай! Иначе сам понимаешь... В Америку же ты не уедешь!

Через несколько дней киоском Шершня командовал Попугай. Торговцы соседних лотков исправно платили сбор Башке и Ржавому. В угловом подвальном кафе «Погребок» Амбал устроил штаб-квартиру своей команды. Он понимал, что так просто дело не завершится, но был готов к дальнейшим разборкам. Тем более что уже понял секрет победы.

* * *

По шумному, отчаянно торгующемуся, матерящемуся, спорящему, улаживающему ссоры, обмывающему удачные сделки и пропускающему стаканчики с горя Центральному рынку уверенной походкой шел Баркас.

Он двигался между прилавками торговых рядом, где жизнедеятельность базарного организма казалась обманчивопростой и сводилась к известной формуле «деньги – товар», разбавленной по-южному отчаянным торгом. Но это была лишь видимая часть айсберга. Основная жизнь кипела там, где никогда не появлялись посторонние: в захламленных подсобках, задних углах ларьков, фанерных выгородках торговых залов и специально оборудованных помещениях огромных торговых павильонов.

Баркас легко переходил из легального мира в скрытый и наоборот: для него не было здесь тайн и препятствий – на мускулистых парней, обретающихся у границы запретных территорий, он не обращал внимания, напротив, завидев коренастую фигуру бригадира, охранники вскакивали и подтягивались, как солдаты первого года службы, потому что помнили увесистые оплеухи – за пьяную рожу, за семечную шелуху, да и за просто так, для большего уважения.

В отделанном кафелем кабинете заведующего овощным павильоном четверо тучных мужчин лениво играли в карты. Здесь же стояли початая бутылка водки и граненые стаканы, глубокая тарелка с жареным мясом, обильно присыпанным кольцами репчатого лука. Игроки делали ставки, брали и сбрасывали карты, дополняли или снимали кон, наливали кто по половине, кто по четверти стакана, одним движением выпивали, пальцами отправляли в рот мясо с луком, выпирали руки о мятое, в жирных полосах полотенце и снова тянулись за картой.

– С восточного въезда четыре машины с картохой не пропускают, – не здороваясь, сказал Баркас.

– У них пестицидов больше нормы, – невозмутимо пояснил банкир и отпил большой глоток водки.

– А ты что, санитарный врач?

– Нет. Но порядок должен быть. А они хотят продавать отравленный товар за ту же долю, что и все остальные. Я сказал по-другому: за кондицию

– десять процентов, за то, что у них, – тридцать. А еще лучше – пусть увозят свою бульбу на свалку, нечего рынок засорять!

– Ладно.

Баркас по-хозяйски присел на мгновенно появившийся стул, налил водки в невесть откуда взявшийся стакан, выпил, но закусывать не стал.

– Куда «азеры» пропали? Наркоты нет, цветов нет, сборы упали... И «хачиков» меньше стало... В чем дело?

– Нет, Баркас, тут мы ни при чем, – банкир отбросил колоду и осмотрел трех других игроков, будто приглашая в свидетели. – Никаких разборок меж нами не было. Они сами не едут. Похоже, ихние паханы запретили.

– Почему так думаешь?

– Зайди к Гуссейну, посмотри. Там у него московские гужуются, какие-то свои дела решают.

– Ладно, – Баркас встал. – А те машины запусти за двадцать процентов. Не отравятся.

Он вышел, не ожидая ответа, ибо был уверен, что возражений не последует.

В цветочном павильоне пару лет назад делали ремонт. Под шум волны Гуссейн устроил себе шикарный офис с отдельным входом и четыре гостиничных номера, не уступающих по классу отделки четырехзвездочным отелям.

Зайдя в тупик меду бетонным забором рынка и задней стеной цветочного павильона, Баркас увидел стальную, обшитую деревянной рейкой дверь с широкообзорным глазком. Он знал, как позвонить и что сказать в переговорное устройство, чтобы дверь распахнулась.

Но сейчас на ступеньках сидели три черноволосых и черноусых незнакомых парня с решительными лицами.

– Куда? – гортанно спросил один. И, не дожидаясь ответа, добавил: – Поворачивай. Сюда нельзя.

– К Гуссейну, – стараясь не заводиться, сказал Баркас.

– Сегодня он не принимает, брат. Приходи завтра.

Баркас внимательно оглядел всех троих. Так внимательно, что они подобрались, напрягая мышцы, прикрывающие места, в которые обычно бьют без предупреждения.

– Скажи: пришел Баркас, – по-прежнему спокойно сказал бригадир. – А если он занят, то через час я выкину его отсюда, а завтра он уже будет сидеть в окопе под Степанакертом. Понял?!

Черноусые переговорили по-своему, один, оценивающе оглядывая Баркаса, сказал что-то в переговорное устройство. Через несколько минут дверь распахнулась.

– Извини, дорогой, люди новые, тебя не знают, – Гуссейн самолично встречал бригадира с улыбкой, которая могла предназначаться родному, много лет отсутствовавшему брату либо кому-то из старейшин рода. – Теперь узнали, как друга любить будут!

Гуссейн завел Баркаса в отделанный финским пластиком «под дуб» кабинет, нажал кнопку звонка. Через другую дверь из приемной вошла крашенная перекисью блондинка с пышными формами и вульгарным макияжем.

– Чай, кофе, фрукты, коньяк моему другу! – распорядился хозяин. – И застели диван в комнате отдыха. Гость захочет – полежишь с ним.

– Хорошо, – равнодушно отозвалась секретарша.

– Чай-май и коньяк не надо, – внес коррективы Баркас. – Полстакана водки и минет – все, что от тебя требуется.

– Хорошо, – повторила блондинка и прошла к полированной двери в глубине кабинета.

– А ты мне скажи, что у вас происходит? Почему прилавки пусты? Почему в казну не платят? Гашиш, соломку, колеса не везут?

Гуссейн состроил печальное лицо и развел руками.

– У нас война, ты знаешь В Москве сейчас тоже тревожно: указы, облавы, никакой жизни нет. Здесь каждый день рейды по гостиницам, ресторанам, вокзалам – наших отлавливают. Очень нехорошо работать стало, опасно. Вот пока наши и не едут, пережидают.

– А то раньше ничего этого не было! Что-то вы вдруг испугались... Может, ваши места дагестанцам в аренду отдать?

– Зачем старых друзей обижать? – скорбно спросил хозяин. – Но и вас наказывать нельзя! Я понимаю, убытка быть не должно. Значит, мы будем платить сколько причитается с наших мест. Независимо от того, торгуют на них или нет!