Петля для скалолаза - Андрей Дышев Страница 68

– Будь проклят тот день, – произнес я, вспомнив, как мы впервые встретились.

Лариса спокойно присматривалась ко мне и не торопилась задавать вопросы, лишь спросила, хочу ли я кофе.

– Хочу, – ответил я.

Она плеснула из «бошевской» кофеварки глоток черного, как деготь, кофе, добавила из пакетика сливки и кусочек сахара – запомнила, как я люблю. Я пил кофе и нервно крутился вместе с креслом, словно хотел пробуравить пол.

Лариса дождалась, когда я поставлю чашечку на стол, убрала ее, протерла салфеткой кружок, оставленный на полированной поверхности стола, и лишь потом спросила:

– Ну, теперь рассказывай, что случилось?

– Хорошо, – вздохнув, ответил я и подавил усмешку. – Я буду разговаривать с тобой очень ласково и вежливо, хотя, в отличие от тебя, у меня это не всегда получается… Четыре дня назад я вернулся из Минвод и сразу поехал к тебе. Я звонил в дверь несколько раз, но ты не открывала, хотя и смотрела в глазок…

Лицо Ларисы стремительно менялось, в глазах разгорался беззвучный смех; она опустила руки, оперлась о стол и приблизила лицо ко мне.

– Куда ты звонил? – спросила она. – В какую дверь?

– В твою! – с трудом сдерживаясь, ответил я. – Не делай из меня идиота.

– В Лианозове? – уточнила она.

– А где же еще! – зарычал я.

Лицо Ларисы помягчело. Она улыбнулась и посмотрела на меня с жалостью, как на ребенка, разбившего коленки.

– Милый, эту квартиру я давно продала! Я же тебя предупреждала, что я собираюсь ее продать.

Хлопая глазами, я смотрел на Ларису, с ужасом осознавая, что, как идиот, пытался проломить головой стену, а дверь между тем находилась рядом. Я начал вспоминать, что разговор о продаже квартиры в самом деле когда-то у нас был.

– Постой! – ухватился я за серьезную улику. – Но в то утро тебя вместе с Сандусом видели соседки!

– Какие еще соседки, господи? – взмолилась Лариса.

– Две бабки, которые сидели на скамейке у подъезда. Они мне сказали, что утром вы вместе с Сандусом подъехали на машине и поднялись наверх.

– Две бабки? – переспросила Лариса, глядя на меня то ли с состраданием, то ли снисходительно, как учитель на безнадежного двоечника. – Вот уж, действительно, нашел людей, которым можно всецело доверять!

– Но почему я не должен им доверять?

– Да потому, что эти бабки видели меня с Сандусом, может, год назад, может, еще больше! Что для них год, если они о своей молодости вспоминают, как о вчерашнем дне.

Ревность затухала во мне, как костер, залитый водой из ведра. Теперь я чувствовал себя полным идиотом, и ладонь, которой я ударил Ларису, болела уже просто нестерпимо. Мне надо было как-то реабилитироваться.

– Куда мы едем? – спросил я, когда Лариса отошла от стола и глазами показала на стенной шкаф. Я снял с вешалки темно-зеленый кожаный плащ и помог Ларисе одеться.

– Ко мне, – ответила она. – Надо обо всем поговорить в спокойной обстановке.

Пока мы неслись по лужам в заурядной «шестерке», Лариса молчала и не поддерживала разговор даже на самую отвлеченную тему, только раз попросила меня выскочить у ларьков и прикупить пару бутылок шампанского.

В лифте высотной двадцатичетырехэтажной «башни» на меня нахлынула волна нежности, и я стал целовать Ларису. Она слабо сопротивлялась, отводила в сторону лицо, покрытое хрупким макияжем, и ласково успокаивала:

– Ну подожди, милый, потерпи чуть-чуть.

Новая квартира Ларисы несколько шокировала меня. Я ожидал увидеть нечто другое, хотя, следуя логике, удивляться было нечему – ремонт. Квартира была пуста, если не считать двуспальной кровати со смятой постелью. И вокруг – белые потолки, пряно пахнущие свежей известью, ободранные стены с серыми пятнами шпатлевки, строительный мусор, помутневшие от краски стекла окон.

Я ходил по грязному линолеуму из комнаты в комнату, и мои шаги отзывались эхом.

– Нет, – сказал я как можно мягче. – Здесь мы жить не будем. Это все не то, Лариса. Мы купим себе особняк.

– Я поторопилась, да? – виновато глядя на меня, спросила Лариса.

Я кивнул, привлек ее к себе и обнял. Мне стало ее немножко жаль – хотела как лучше, но не учла моего неуемного аппетита. У людей, которые давно похоронили свою совесть, аппетит всегда завидный.

– А нам хватит денег на особняк?

Я усмехнулся, погладил Ларису по щеке.

– Ну давай, загибай пальчики, – сказал я. – Миллион двести марок поступили на счет твоей фирмы?

Лариса кивнула.

– Чек берлинского банка на сто тысяч марок я тебе давал?

Она снова кивнула.

– Семьдесят тысяч баксов – выручку от порошка – вручил?

– Да, милый.

– Но это еще не все. В Красном Роге, куда ты отвозила мое письмо, нас дожидаются двести тысяч баксов. И последнее: надо как-то определиться с судьбой вейсенбургского замка, половиной которого я владею.

Лариса смотрела на меня почти с испугом.

– Господи, – прошептала она. – Какие мы теперь богатые!

* * *

Все важные решения мы приняли в постели. Говорить приходилось шепотом, так как громкий голос тут же дробился эхом, отчего, казалось, дрожат стены, и наше ласковое мурлыканье слышно на улице. Первым делом мы решили немедленно венчаться, но еще раньше надо было решить вопрос о моем разводе с Мэд. Пока она находилась в следственном изоляторе, надо было оформить на себя и продать половину вейсенбургского замка.

Ларисе, юристу по образованию, было вполне по силам решить эти вопросы без моего участия. Мне же надо было очиститься от шлейфа приэльбрусских убийств, дать показания и навеки распрощаться с милицией и органами. Не откладывая дела в долгий ящик, здесь же, сидя на полу, я составил доверенность на ведение всех своих дел, связанных с бракоразводным процессом, «личному адвокату Алексеевой Ларисе Дмитриевне», а заодно написал письмо тетушке в Красный Рог с просьбой передать деньги моему доверенному лицу, который предъявит это письмо. Лариса обещала подыскать для этого дела верного человека.

Я сильно захмелел от шампанского, открывающихся перспектив и ласк Ларисы, к тому же, наверное, сказалось нервное напряжение, и в десятом часу вечера я заснул тяжелым сном, уткнувшись носом в шею Ларисы.

Это был не совсем сон, а болезненный бред, и в нем мнимое незаметно вплеталось в реальность.

– Это не страшно, – раздался надо мной мужской голос, который я узнал не сразу. – Делишь мысленно ягодицу на четыре части, и в верхний правый квадрат всаживаешь иглу на три четверти…

– Давай быстрее, меня уже тошнит.

Это врач, подумал я. Со мной что-то случилось, и Лариса вызвала «Скорую»… Глубокая ночь… Как мне плохо…