Лабиринт для Слепого - Андрей Воронин Страница 69

Генерал Потапчук был явно не удовлетворен полученной информацией. Но и упрекнуть в чем-либо своего подчиненного он не мог.

– Неважный у тебя вид, Станислав Петрович, – сказал генерал Потапчук, принимаясь массировать виски, – очень неважный вид. Только не говори, что ты не спал, это и так видно. Я думаю, что Савельева больше искать не стоит.

– Почему?

– А потому, что мы его не найдем. Савельев слишком хитрая лиса и, скорее всего, он уже получил свои деньги в одном из банков, а может, даже в нескольких, и вместе с деньгами по фальшивым документам, а может быть, даже по настоящим, уже оказался где-нибудь в Латинской Америке или на Кипре, или на Ближнем Востоке. Ты со мной не согласен, Станислав Петрович?

– Согласен. Но я считаю, что надо продолжать поиски.

– Нет, не надо продолжать. Ты только потратишь время. Савельев хитер и осторожен. Мы им займемся позже. Думаю, он где-нибудь в ближайший месяц или два засветится. Деньги при нем, по всей видимости, немалые. И если он не заляжет на дно, то обязательно где-нибудь объявится. Вот тогда, договорившись с Интерполом или с тем, с кем будет необходимо, мы его возьмем.

Я поручу это дело тебе. А сейчас я тебе хочу кое-что еще сказать, Станислав Петрович, – и генерал поманил пальцем полковника к себе, а когда тот наклонился зашептал:

– На меня так наезжают, ты даже не можешь себе представить…

– Могу, – кивнул Поливанов.

– Скорее всего, мне придется отстранить тебя от этого дела.

– Как?! – вскинув голову и уже понимая, что происходит, спросил полковник Поливанов.

– Вот так, друг любезный. На Савельеве все замыкается. Никаких документов, никакой информации на тех, кто за Савельевым, у нас пока нет.

– Как это нет?!

– Показания Слепого не в счет, – протестующе поднял ладонь генерал Потапчук. – Не в счет. Думаю, ты сам это прекрасно понимаешь. С ними никуда ни пойдешь, их никому не предъявишь. Все документы исчезли. Кто-то побывал в квартире Савельева до нас.

Ты же прекрасно знаешь, сейф был вскрыт, и вскрыт очень профессионально. Есть у меня одна слабая надежда… – генерал сделал паузу, полковник выжидающе молчал. – Думаю, Савельев сам начнет сдавать своих покровителей. Ведь он считает, что это они его подставили, что это они навели нас на него, и он захочет им отомстить. А может быть, – криво улыбнулся Потапчук, – Савельева уже нет в живых.

– Вот этого не может быть! Я в это не верю.

– Не имеет значения, верим мы или нет, нам пытаются внушить такую версию.

– Кто пытается? – задал неосмотрительный вопрос полковник.

Потапчук скрипнул зубами и указал большим пальцем в потолок своего кабинета.

– Все ясно, – кивнул Поливанов.

– Пока занимайся этим делом. Официально я тебя не отстранял, но если что, готовься. Кстати, как там Слепой? – вновь перейдя на шепот, осведомился генерал.

– Уже лучше. Я звонил утром. Можно сказать, вернулся с того света.

– Да, везучий мужик, очень везучий. Настоящий профессионал. Но в этом деле и он сплоховал.

– Почему сплоховал, товарищ генерал? Ведь это Слепой вывел нас на лабораторию. Если бы не его информация, лаборатория продолжала бы работать.

– Ну и что толку? – как-то грустно глянул на полковника генерал. – Савельева-то нет.

– Полагаю, хозяин найдется. Ведь слишком это прибыльное дело – наркотики.

– Конечно, прибыльное. Вы охраняете Слепого?

– Да, охраняем.

– Берегите его, полковник, не исключено, что он нам еще понадобится.

* * *

Глеб Сиверов лежал в своей палате на втором этаже больницы и смотрел в окно. За стеклом медленно кружились и падали крупные снежные хлопья. Он почему-то, глядя на падающий снег, вспоминал свое детство, вспоминал Ленинград, вспоминал Неву и гранитные парапеты набережных, усыпанные белым снегом, словно укутанные ватой. Глеб всегда любил снег, потому что вместе со снегом приходил Новый год. А этот праздник всегда был у Глеба самым любимым.

«Наверное, скоро Новый год», – следя за медленно падающими снежинками, подумал Глеб.

И он вспомнил четверостишие, которое ему всегда нравилось:

Идут белые снеги,

Как по нитке скользя

Жить да жить бы на свете,

Да, наверно, нельзя…

Дальше стихи были неинтересны. И только эти четыре строки будили какие-то мысли, тревожные и глубокие, заставляли сильнее биться сердце, пробуждали желание жить и заставляли по-философски относиться ко всему происходящему в этом мире.

– Идут белые снеги.., идут белые снеги… – шептал Глеб, глядя в окно на заснеженные деревья, на белые крыши и серое московское небо.

В палату вошел Павел Николаевич Шилин. Его лицо было румяным, глаза сверкали.

– Ну, как здесь мой подопечный? – потирая озябшие руки, поинтересовался хирург.

– Лучше, лучше, доктор, – сказал Глеб и усмехнулся.

– Вижу, что лучше. А давайте-ка посмотрим, чего я вам тут наделал?

Глеб морщился, скрежетал зубами, но не издал ни единого стона, когда хирург рассматривал швы, то там то здесь нажимал большими пальцами, постукивал по грудной клетке, по животу, а затем, сгибал и разгибал ноги Глеба.

– Лучше, лучше… Наверное, вы точно, Федор, родились под счастливой звездой. Чтобы пот так, после таких увечий и остаться в живых – просто невероятно!

Наверное, вам Бог соломку подстелил.

– Да нет, доктор, – улыбнулся Глеб, морщась от боли. – Просто старая привычка. А привычка – вторая натура Услышав взрыв, я забрался под топчан. Вот это меня и спасло.

– Ну, до этого надо еще додуматься, успеть сообразить.

– Я не думал и не соображал. Пока бы я размышлял, что мне делать, наверняка меня двадцать раз раздавило бы в лепешку. Я действовал автоматически, как робот.

– В общем-то, у вас все в порядке. Но полежать еще недельки две придется.

– Скажите, Павел Николаевич, на улице холодно?

– Да, настоящая зима. Градусов девять. Морозец, снежок идет. – .

– Я люблю, когда идет снег.

– Я тоже люблю, – признался хирург. – Хотя Новый год я не люблю с детства.

– Почему, доктор? – удивился Глеб.

– Я не люблю запах хвои. Он вызывает у меня очень неприятные ассоциации.

– Понимаю вас, – сказал Глеб, сжимая и разжимая пальцы рук.

– Я смотрю, вы уже гимнастикой занялись?

– Надо, доктор, надо.