Комбат в западне - Максим Гарин Страница 7

Хотя в детстве, как вспомнил Борис, они были очень похожи на фотографиях, но не в жизни.

«Конечно же это я! Мама почему-то смотрит в объектив грустно, а отец улыбается. А у меня на лице абсолютно безучастное выражение».

И тут Рублев вспомнил рассказ матери о том, что когда ему было года два, он очень сильно заболел.

И врачи не могли толком ответить что у мальчика. Давали всякие таблетки, капли, водили на рентген, но все старания оставались безрезультатными — мальчик болел, худел. И тогда мать сказала отцу, чтобы тот позвал фотографа и они сфотографировались все вместе.

Отец почему-то был уверен, что с сыном ничего не случится, что он будет жить. А вот мать волновалась, ведь Борис был первенцем. Отец привел своего фотографа, какого-то старого знакомого, может быть, даже сослуживца, и тот долго усаживал отца, мать и ребенка, то открывал, то закрывал шторы на окне, а затем сделал несколько фотоснимков. Все это Борис Рублев знал из рассказов матери и отца. Правда, рассказ расходился в некоторых деталях, но, как понимал Борис, соответствовал истине.

Удивительное дело, но после того, как фотограф принес конверт с фотографиями и они с отцом распили бутылку водки в маленькой тесной кухоньке, маленький Борис пошел на поправку. Боли в животе, которые не давали ребенку уснуть, постепенно исчезли.

«Какая она грустная на этой фотографии! Какие у нее печальные глаза и усталое лицо, хотя на снимке мать еще очень молодая, ей не больше двадцати четырех лет! Да и отец намного моложе меня. Интересно, почему я так мало похож на мать? — Борис повернул фотографию к свету и долго всматривался в лицо матери. — Да, мы не похожи. Не те брови, не те глаза. А вот выражение лица похожее. Особенно когда я улыбаюсь. Сразу видно, что я ее сын, мы одна семья, в моих жилах течет ее кровь. А вот общаться мне с отцом почему-то всегда было сложно. Почему-то он от меня хотел слишком многого, проверял уроки. Вот на Андрея он не ругался почти никогда. Зато меня любила мать, оберегала меня».

— Я помню, — вдруг сказал Рублев.

Во втором или третьем классе ему захотелось купить понравившиеся солнцезащитные очки за три рубля, и он взял у отца без спросу деньги. Отец заметил это лишь на следующий день. Разозлился, схватил за плечо и стал трясти.

«Ты взял деньги?» — спрашивал он, заглядывая в глаза, сдвинув брови. Борису хотелось сказать, что это он взял деньги, ему очень хотелось купить очки, какие они замечательные! Не сказал, не признался, а начал врать. «Да нет, нет, папа, я не брал твои деньги, не брал!»

Когда на следующий день отец спросил откуда у него очки, мать сказала: «Это я дала Боре деньги на очки».

Борис и сейчас помнил как он побежал на чердак, забился в самый дальний угол. Было нестерпимо стыдно за свой дурацкий поступок, за упрямство, за вранье.

И чтобы хоть как-то избавиться от чувства стыда, он тогда положил на пол солнцезащитные очки и принялся их ломать и бить. Он и сейчас помнил, как трещала, разламываясь, роговая оправа, как хрустели стекла. Облегчение не наступило, а стало еще хуже.

И он побежал с чердака домой. Мать сидела на маленьком стульчике на кухне и чистила картошку к ужину. Борис подбежал к ней, обнял за шею и сквозь рыдания запричитал:

"Мама! Мамочка, это я взял у папы деньги! Это я!

Накажи меня, мамочка! Накажи, только не смотри на меня так!"

Мать как могла утешила и вечером, за ужином, они обо всем рассказали отцу. Вернее, рассказал сам Борис, мать лишь поправляла его. Отец тогда погладил его по голове и по плечу и сказал: «Настоящий мужчина всегда должен говорить правду. Всегда. Даже самую горькую и неприятную. Ты меня понял, Борис?» — по-взрослому обратился он к сыну.

После того поступка Борис Рублев старался никогда не врать и много раз страдал в жизни лишь из-за своей честности и откровенности.

Все эти воспоминания пронеслись в голове Бориса Рублева за какие-то пару минут. Так бывает иногда, вся твоя жизнь, бесконечные годы укладываются в один-два эпизода. Они дают возможность перенестись в прошлое легко и быстро.

А вот следующая пачка фотографий разного формата, но преимущественно небольших, была связана с Афганистаном. Естественно, фотографироваться там было запрещено, но запреты запретами, а желание послать снимок родственникам было неистребимо. И солдаты, и офицеры тайком фотографировались и переправляли снимки из жаркого Афганистана в Союз. Кто-то шел в отпуск и его снабжали конвертами с карточками, а затем отпускник бросал письма в почтовый ящик в родном городе, и они приходили. Правда, как прекрасно понимал Борис Рублев, пока снимки и письма шли из Афганистана в какую-нибудь небольшую деревушку под Смоленском или в Сибирский поселок на берегу реки, человек, увидевший на карточке сына, племянника, брата, не мог быть уверенным, что в этот момент родственник еще не числился в списке пропавших без вести или погибших. И очень часто вслед за фотографиями в Союз шел цинковый гроб.

Вот они, фотографии! Вот он, Борис Рублев, со своими ребятами на броне БТР, вот возле машины, вот Борис Рублев перед картой инструктирует группу. Фотоснимки иногда изымались, люди из особого отдела следили за тем, чтобы у солдат не было карточек. Но разве может какой-нибудь капитан или майор-особист уследить за десантником! Тот всегда найдет куда спрятать небольшую фотографию.

Фотографии часто делались аппаратами, отнятыми у «духов». Правда, бывало другое. Приезжал в часть какой-нибудь корреспондент из «Комсомольской правды», «Известий» или еще из какой-нибудь центральной газеты и тогда снимки делались в открытую. Утюжилась форма, подшивались воротнички. Эти снимки хоть и были качественными, но не нравились Борису Рублеву.

Слишком уж неестественными казались улыбки на этих фотографиях, а глаза солдат и офицеров оставались грустными, хоть и выправка, хоть и форма, хоть и награды сияют. Все на них не то. Комбат любил обыкновенные любительские снимки. На них человек получался таким, каким был в жизни.

Вот фотография Андрюши Подберезского, еще совсем молоденького. Он стоит рядом с Комбатом, положив руку ему на плечо, и Комбат обнимает Андрея. Они только что вернулись с очень рискованного задания, летали на вертолетах в горы. Там, в ущелье, «духи» завалили выезд и хотели расстрелять колонну. Если бы не Комбат с ребятами, то наверняка из того ущелья со страшным названием «Змеиная тропа» не вернулся бы никто. У мертвых отрезали бы головы, оставшихся в живых парней убили бы. А так Комбат и его десантники успели. Они ударили в тыл, опрокинули «духов» в то же ущелье, куда они собирались сбросить колонну, и исход тяжелого боя был предрешен. Правда, потеряли тогда много — убитыми двенадцать человек и раненых оказалось около тридцати.

«Меня тоже тогда зацепило», — вспомнил Комбат, — правда, на фотоснимке этого не видно. Повязка, пропитанная кровью, была прикрыта курткой. А вот Андрею Подберезскому все время везло, как будто родился в рубашке. Пули обходили его. Даже в самых рискованных, невероятных ситуациях Андрей Подберезский оставался целым.