Из любви к искусству - Андрей Воронин Страница 7

– Очень хорошо вас понимаю, – подхватил Перельман. – Они как инопланетяне: своя система ценностей, свой кодекс чести, круговая порука и полная уверенность в том, что все взрослые – просто банда самодовольных идиотов. А каждый из них, само собой, непризнанный гений…

– А вы не очень-то их любите, – заметил майор.

– Поработайте в школе, – предложил Перельман. – Я уж не говорю :

– годик, но хотя бы месячишко. Уверяю вас, майор, таких испытаний не выдержит никакая любовь. Разве что родительская, да и то… Я вот что подумал, майор: если это бритье голов – не просто дань моде, то за этими мальчишками наверняка стоит кто-нибудь постарше. Этакий гуру – идеолог, преследующий какие-то свои цели.

– Несомненно, – сказал майор. – Если это так, то мы его найдем и непременно возьмем. А знаете, что я думаю? Я думаю вот что: ну почему все время получается, что обыкновенные уголовники работают с подростками гораздо успешнее, чем наши дипломированные педагоги? И общий язык они находят, и общие интересы…

– Бросьте, майор, – скривившись, как от кислого, ответил Перельман. – Не надо заводить эту песню, она устарела. По идее, в ответ на ваш вопрос я должен покраснеть, потупиться и начать оправдываться и разводить руками: упустили, проморгали, виноваты и обещаем исправиться… Черта с два! Вот я им говорю: ученье – свет, а неученье, соответственно, тьма. А они видят, что учитель Перельман живет в двухкомнатной «хрущобе» и ездит на двадцатилетнем ушастом «запорожце», от которого ржавчина отваливается уже не чешуйками, а целыми пластами. Я в дождь за руль не сажусь, потому что днище дырявое и ноги сразу же по колено промокают… А спекулянт с рынка катается на новенькой «БМВ», курит «Парламент» и спит с манекенщицами, имея незаконченное среднее образование. Потом приходите вы и говорите им: не укради и, самое главное, не убий. А они вам в ответ: а посмотрите вокруг! Кому на Руси жить хорошо? Учителю? Майору милиции? Нет, конечно, если учитель и майор берут взятки, то живется им хорошо, хотя и недолго… А, да что там! Извините, майор. Просто накипело.

Он махнул рукой и принялся бесцельно бродить по разгромленному музею, поднимая и тут же роняя обратно на пол искалеченные экспонаты.

– Да, – вздохнул Круглов, – вы правы… Красиво жить не запретишь, а честно – не заставишь. Скажите, а фамилии этих ваших бритоголовых вы можете перечислить?

– Не уверен, что упомню всех, – ответил Перельман, рассеянно вертя в руках заметно побитую молью серую буденовку с нашитой на лоб голубой кавалерийской звездой. – Впрочем, записывайте. Если я кого-то забуду, вам наверняка помогут мои коллеги…

Он продиктовал с полдюжины фамилий, которые майор тщательно записал в свой блокнот. Это было уже что-то. Круглов не сомневался, что, если здешние скинхеды причастны к нападению на школу, их не составит особого труда расколоть. Сторож был убит явно впопыхах, с перепугу: его просто колотили фомкой по голове, пока он не перестал шевелиться. На хладнокровное умышленное убийство это похоже не было, а значит, убийцы в данный момент сидели по домам, трясясь от ужаса и в сотый раз проверяя свою одежду на наличие кровавых пятен. «Черт с ними, с пятнами, – подумал майор. – Обойдемся без пятен. Это все-таки не рецидивисты, у них все на мордах будет написано. Пара допросов – и признаются во всем как миленькие, начнут валить вину друг на друга и каяться со слезами… Главное – не терять времени, быстренько разузнать их адреса.., в учительской они должны быть, в классных журналах.., разузнать адреса и обойти всех до единого. И непременно с вооруженным сержантом, чтобы сопляки с первого взгляда поняли, что дело плохо, и навалили полные штаны… Я вам покажу сатанизм, воины ислама!»

– Спасибо за помощь, – сказал он Перельману. – На данный момент колодец моей любознательности вычерпан до дна. Когда у меня накопится очередная порция вопросов, я непременно обращусь к вам.

– Милости просим, – сказал Перельман. – С вами удивительно приятно иметь дело. Как-то забывается, что вы милиционер.

– Это потому, что вы не подозреваемый, а свидетель, – успокоил его Круглов. – Ведите себя прилично, чтобы ваше мнение обо мне не изменилось на противоположное.

Они рассмеялись и пожали друг другу руки. Ладонь у Перельмана была сухая и крепкая. Майор Круглов всегда придавал рукопожатию большое значение, и ему нравились люди с такими ладонями.

– Ну, до скорого свидания, – сказал он, доброжелательно глядя на Перельмана, и вдруг осекся.

Перельман не смотрел на него. Сильно нахмурившись, он шарил глазами по стенам и полу кабинета, словно пытаясь что-то найти.

– Что случилось? – спросил Круглов.

– Вы знаете, майор, – ответил учитель, – это хорошо, что вы не успели уйти. Кое-что они таки унесли.

– Так, – сказал майор. – Это уже интересно. И что же они унесли?

– Видите ли, в этом хаосе я как-то даже не сразу заметил.., не сразу вспомнил… В общем, унесли сервиз.

– Сервиз?

Майор невольно оглянулся на витрину, в которой грустно белели осколки кузнецовского фарфорового сервиза, неприятно напоминавшие раздробленные черепа.

– Да нет, – перехватив его взгляд, с досадой сказал Перельман. – Это не тот. Если бы унесли фарфор, я бы сразу заметил. Это, пожалуй, была единственная ценность в нашем музее. А тот сервиз был медный. Ума не приложу, зачем он им понадобился. Разве что в качестве цветного лома… Кстати, мне говорили, что его добыли именно в куче металлолома. Пионеры натаскали, знаете ли, а один из моих предшественников – тот, что основал музей, – заметил в груде хлама что-то интересное и выкопал на свой страх и риск.

– Какой же в этом риск? – удивился майор.

– Теперь никакого, – согласился Перельман. – А тогда был сорок девятый год, страна, сами понимаете, нуждалась в металле, так что определенный риск был. Пионеры-ленинцы собрали металлолом, а беспартийный учитель часть этого драгоценного металлолома, можно сказать, украл. Тем более что сервизик был идейно чуждый и даже вредный – с царскими орлами. За такие фокусы очень даже просто можно было схлопотать двадцать лет лагерей. А он не побоялся. Большой, по слухам, был энтузиаст. Я-то его уже не застал, умер он, говорят, году в семидесятом, я тогда еще в детский сад ходил…

– С орлами, говорите? – переспросил майор. – Так, может, он действительно представляет какую-то ценность? Историческую или, к примеру, антикварную?

– Да бросьте, – махнул рукой Перельман. – Такие вещи по школьным музеям не пылятся. Тем более что наш музей существует аж с сорок седьмого года. За это время у нас столько музейных работников перебывало, столько специалистов… Аляповатая медяшка, вот и все. Какой-то ремесленник склепал на скорую руку, а чтобы было побогаче, начеканил повсюду этих орлов. Когда сервиз был новый, не спорю, это могло выглядеть весьма впечатляюще. Знаете, отполированная медь сверкает, ручечки, завитушечки, орлы двуглавые… На купчиков московских должно было действовать безотказно. А теперь… Теперь на нем такой слой окисла, что я как-то, помнится, взялся чистить, но отчаялся и бросил. Это выше человеческих сил, можете мне поверить. Тут никакого терпения не хватит. А в таком виде, в каком сервиз сейчас, его ни один антиквар не примет. Так что грабители наши скорее всего действительно намереваются сдать его в утиль. А может быть, просто решили мне насолить. Кто их разберет?