Троянская лошадка - Андрей Дышев Страница 70

– Марго!

– Ой-ой-ой! – тихо заскулила она.

Я подполз к ней, раздвигая перед собой траву. Очередная автоматная очередь срезала верхушки стеблей. Марго стояла на коленях, низко склонив голову к земле, будто молилась, и держалась за плечо. Я повалил ее на себя.

– Что ты делаешь?.. Ой, как больно!

С обеих вышек начали безостановочно стрелять по нас. Я прижал голову Марго к земле и крикнул:

– Не шевелись! Замри!

Потом тронул ладонь Марго, которую она крепко прижимала к плечу. Пальцы были влажные и липкие.

– Тебя ранило?!

– Да я откуда знаю! – с досадой выкрикнула она. – Больно очень, и кровь идет… Они что, ополоумели? За кого они нас приняли?

Я силой заставил ее отпустить плечо, приподнял рукав майки. Было слишком темно, чтобы хорошо рассмотреть рану, и все-таки я разглядел черную кровоточащую полоску, идущую наискосок от локтя в сторону ключицы. Не поднимая головы, я освободился от лямок рюкзака, раскрыл его и вытащил аптечку. Упаковку бинта разорвал зубами.

– Ты думаешь, это меня пулей?

– Я ничего не думаю. Я просто медленно шизею – уже который день… Да не крути ж ты головой!

– Может, мы не туда пришли?

Это было бы слишком страшно и позорно для меня. Я знал, что не ошибся. Я не мог даже предположить иного. Даже если нас снесло течением в сторону – разве каких-то пятьдесят или сто метров имели принципиальное значение?

– Туда мы пришли! – произнес я резко, будто ответил на оскорбление. – Именно туда, куда указывала стрелка на карте. И у меня есть подозрение, что нас ждали…

– Ой, больно, больно, больно!

– Не дергайся! Терпи!

Я туго стягивал рану бинтом. Он быстро пропитывался кровью. Марго охала, стонала, скрежетала зубами, а потом заплакала. Стрельба утихла. Я не знал, что думать обо всем этом. Если продюсер придумал под финал такое испытание, то я лично прострелю этому продюсеру мошонку. Кретины! Пулять по людям боевыми патронами без предупреждения! Но что теперь делать? Снять с себя тельняшку и, размахивая ею как белым флагом, пойти к вышке? Или лежать здесь, дожидаясь, пока кто-нибудь не подойдет?

– У тебя больше нигде не болит? Только здесь?

– Да откуда я знаю! Отстань!.. Ох, мамочка! Когда с мотоцикла грохнулась, не так было больно. Все плечо изгадили, говнюки! Куда я теперь с таким шрамом? Платье без рукавов уже не наденешь! И сарафан не наденешь. А представляешь, какая я буду в купальнике? Такой рубец будет, как у бомжихи после пьяной драки…

Было бы о чем беспокоиться! Я никогда не понимал женщин до конца. Быть может, потому приносил им только разочарование и слезы… Ах, блин горелый! А если они так всех игроков встречают? Тогда как же Ирэн с Морфичевым? Марго лишь задело, дай бог, обойдется. А ведь могли засадить пулю и в голову, и в сердце… Ну, уроды! Дайте мне только добраться до вас! Я вам такую игру придумаю!

Я чуть приподнял голову и посмотрел по сторонам. Наверное, взошла луна, и ее свет стал пробиваться сквозь тучи. Теперь я все более отчетливо различал детали местности, которые раньше не видел. За вышками просматривались темные грани каких-то строений; я видел контуры трубы на растяжках, угловатую крышу какого-то длинного и вытянутого, как конюшня, здания; ветер доносил запахи угля, скота и бензина.

– Поле Горячих Пчел, – всхлипывала Марго, осторожно двигая локтем, чтобы определить границы боли. – Шутники хреновы!

– Ты по-пластунски ползать умеешь?

– А чем я, по-твоему, последние часы занималась? Фуэте раскручивала?.. Все, другого выхода нет, придется звонить в пластическую хирургию. Там, говорят, из любого урода могут красавца выстругать…

Ее горе было настолько искренним и глубоким, что мне понадобилось немало усилий сдержать порыв нежности и сострадания. Мне хотелось прижать эту чужую невесту к себе, и гладить ее по головке, и целовать, и вытирать ее слезы, и тихим шепотом успокаивать.

– Ну, чего ты пялишься на меня, как санитар хосписа? – проворчала Марго, взяла с земли обрывок бинта и высморкалась в него. – Крови не видел, что ли?

– Делать мне больше нечего, как на тебя пялиться!

Я отвернулся от Марго. Пусть успокоится. И мне надо взять себя в руки. Жалость – плохой спутник, особенно, когда по тебе лупят из автоматов. Под пулями надо быть нервно-злым и нечувствительным к чужой боли. Иначе всем кранты. Думать, шевелить мозгами! Что случилось? Может быть, допущена ошибка на карте. Может, за то время, пока мы блуждали по лесу, появились какие-то разногласия между организаторами Игры и местными властями. Да чем черт не шутит – война началась! Совсем недалеко от нас темнела груда бетонных плит, беспорядочно наваленных друг на друга. Между ними выросли кусты и тонкие деревца. Лучшего места, чтобы затаиться, не найдешь. Переждем до утра. А там видно будет. Либо вернемся назад, за пределы ограды, и попытаемся обойти ее. Либо выкинем белый флаг и попытаемся прояснить недоразумение.

– Эй, невеста! Ползи вперед, а я за тобой!

Марго не могла опираться на раненую руку и поползла на боку, смешно, некрасиво, неуклюже, чем-то напоминая большую гусеницу. Глаза ее еще были влажными от слез, но на лице уже не было ни боли, ни страха, лишь досада и растерянность. Она все еще тихо поскуливала от жалости к себе. Только что обсуждала с женихом цвет подвенечного платья, представляла свадебный эскорт, дорогие машины, украшенные лентами, разодетых гостей, и вдруг спикировала с поднебесья в грязь, в боль, в унижение. Какой-то подлец выстрелил в нее, в девчонку, безобидное, слабое существо! Я посочувствовал ее мохнатенькому Медвежонку. Он тоже строит планы на будущее, планирует жизнь с Марго, думает о детях, квартире, но даже не подозревает, нежась в своей постели, как все это хрупко, на какой тонкой нити висит его счастье… И вот ведь каким боком повернулась судьба – счастье неизвестного мне парня теперь во многом зависело от меня. А он-то, наверное, думает, что его счастье – у него в кулаке, как в бронированном сейфе, и оно монументально, гарантированно, незыблемо… Никогда нельзя зарекаться.

В разрывах туч показалась луна. Темное сырое чудовище смотрело на нас с неба одним глазом. Теперь, когда призрачный лунный свет осветил окрестности поля, мы сравнялись по возможностям с теми, кто следил за нами через приборы ночного видения. Марго вымоталась, растянулась на земле, как на кровати, и замерла. Я взял ее на руки и встал. С вышек нас уже не могли увидеть, нас надежно закрывал ряд кустов с широкими жесткими листьями. Я побежал, насколько быстро мог это делать. В рюкзаке бряцала посуда. Марго крепко обнимала меня одной рукой за шею. Наверное, ей было приятно, что я так хлопочу. Моя немногословная целеустремленность действовала на нее успокаивающе. Я пытался искусственно вызвать у себя безразличие к ней, но все же я сомневался, что это могло бы у меня получиться. Что-то в душе саднило, какая-то странная боль, словно меня обокрали, да потом унизили… Нет, не так! Словно я в одним миг стал нищим, уродом, больным и старым… Опять не то! Впрочем, стоило ли ломать голову над новыми и неопознанными ощущениями, вдруг возникшими в груди? Но вот что тем более нельзя было делать – так это пытаться обмануть себя. Разве я не знал, что настроение мне испортила Марго?.. Правильнее сказать, настроение мне испортил мой собственный рейтинг… Стоп! Опять не то! При чем тут рейтинг? Мне стало плохо от того, что моя фигура выпадала из сферы интересов и перспектив Марго… В общем, я запутался.