Выдумщик - Андрей Константинов Страница 73

Действовать и самому Плейшнеру, и его людям приходилось с учетом интересов других многочисленных «огородников», и Некрасова это сильно раздражало… Плейшнер не мог правильно оценить огромное значение здоровой конкуренции в условиях рыночных отношений. Лагерный менталитет, знаете ли, на зоне пахан должен быть один… В силу этого обстоятельства Некрасов никогда не упускал возможности нагадить соперникам — даже в том случае, если не получал при этом прямой финансовой выгоды… А уж если он эту выгоду чуял, то остановить его могла лишь грубая сила.

При всем при этом, как отметила однажды Катя, Антибиотик, несмотря на массу объективных трудностей, с которыми сталкивалась в повседневной практике «портовая бригада», был недоволен Плейшнером. Виктор Палыч считал, что «грядка» Некрасова могла бы давать больше… Возможно, Антибиотик даже и «заменил» бы Плейшнера — но на кого было его менять? Для тех, кто не в курсе: «кадровые» проблемы с руководителями различных уровней в структурах организованной преступности всегда были чрезвычайно острыми — во всех странах и во все времена… Только с «быками»-исполнителями сложностей не возникает — их можно набирать сотнями и расходовать, не жалея, а «звеньевые», «бригадиры» и «лидеры» — это совсем другая история… Очень трудно найти человека умного, решительного, преданного, по-своему талантливого, в меру инициативного и не любопытного одновременно… К тому же руководитель обязан уметь ладить с людьми, причем самыми разными… Антибиотик, в «империи» которого были задействованы открыто или «втемную» тысячи человек, не раз вздыхал при Катерине: «Людей почти нет — одна говядина вокруг, бычье пучеглазое… Мне бы человек с десяток хотя бы — совсем по другому дела пошли… Эх, кабы можно было из пятнадцати уродов одного нормального слепить…»

Особое внимание, которое Обнорский начал уделять в своих раздумьях «портовой бригаде», объяснялось и еще одним обстоятельством: у Андрея имелся и свой «оперативный подход» к Плейшнеру — правда, достаточно слабенький, но все же… «Подходом» этим была проститутка Людмила Карасева, больше известная в своих кругах как Милка-Медалистка. Доверительные отношения с ней Серегин установил еще в самом начале девяносто третьего года, а в сентябре Мила «ушла под Плейшнера» — и, судя по всему, больших симпатий к новому хозяину не испытывала. Некрасов же, наоборот, явно «заторчал» на девушке — «дергал» ее к себе постоянно и, вообще, относился, как к своей собственности…

Мила, конечно, не могла выдавать особо ценную информацию о Плейшнере — но, с другой стороны, это еще вопрос: что считать особо ценной информацией?… Проститутки очень часто становятся достаточно тонкими психологами и подмечают такие детали в поведении клиентов, на которые другие не обращают внимания, хотя бы потому, что при сексуальных контактах человек неизбежно расслабляется, зачастую перестает себя сдерживать и контролировать — это происходит неосознанно, на уровне инстинкта… А Серегину как раз и нужны были больше всего нюансы и детали.

Обнорский решил срочно увидеться с Милой и попытаться осторожно «раскрутить» ее насчет Плейшнера, но разыскивать Карасеву ему не пришлось: совершенно неожиданно она сама позвонила ему на работу и попросила о срочной встрече… Андрей даже подумал, что столкнулся с очевидным примером телепатии — он счел звонок Милы, которая была ему очень нужна, хорошим предзнаменованием…

На встрече Карасева вдруг рассказала Обнорскому такие жуткие подробности о том, как «жалует» Плейшнер свою «фаворитку», что Андрей даже забыл сначала, для чего сам хотел встретиться с Милой — он стал уговаривать девушку бросить все и уехать в другой город, предлагать помощь от своих знакомых сотрудников милиции. От милицейской защиты Карасева, однако, отказалась категорически, а вот относительно переезда объяснила, что у нее просто нет денег для попытки начала новой жизни… Вот тут у Серегина и зародилась впервые мысль о том, что Милу, пожалуй, можно было бы как-то использовать в будущей комбинации, направленной против Антибиотика — в том случае, если замешать в эту комбинацию и Плейшнера, конечно… Другое дело, что Обнорский на момент разговора с Карасевой и сам еще не представлял, что это может быть за комбинация — в голове у журналиста лишь только начали зарождаться первые конкретные соображения… Миле Андрей сказал, что постарается ей помочь — сочинил на ходу легенду о каких-то мифических западных благотворительных фондах…

Оставшиеся до предновогоднего полета в Стокгольм дни Андрей потратил на изучение общей обстановки в порту — он напряг все свои личные «контакты», много работал с подшивками газет и другими открытыми источниками. При этом Серегин старался, однако, свой внезапно возникший интерес к морскому порту тщательно маскировать… В изучении вопроса ему очень помогли один парень с Балтийской таможни (его Обнорский знал еще со студенческих времен, когда будущий таможенник учился на философском факультете Университета) и офицер-пограничник, с которым Андрея судьба свела в Ливии… Мир-то ведь очень тесен, просто не все умеют этим обстоятельством пользоваться.

Тридцать первого декабря 1993 года Обнорский вылетел в Стокгольм. Андрей считал, что неплохо поработал в Питере — пусть он пока еще не завершил даже подготовительный этап разработки комбинации против Антибиотика, все равно, некоторые результаты были… Выражаясь театральным языком, Серегин не написал еще пьесу, но уже выбрал сцену, начал подбирать актеров и думать о том, какие декорации понадобятся для его постановки…

В шведской столице Андрей рассчитывал на еще большие продвижения вперед — теперь он знал, какое именно звено в организации Виктора Палыча требует наиболее детального изучения. Обнорский хотел «выжать» из памяти Катерины все» буквально все, что она знала о бригаде Плейшнера, да и вообще об обстановке в порту… Серегина охватил охотничий азарт, ему казалось, что он бежит по верному следу, поэтому бежать хотелось быстрее и быстрее. Он даже подзабыл про Новый год — вернее, про Новый год он, конечно, помнил, забыл только, что у русских людей принято к этому празднику делать подарки друг другу. Хорошо еще, что в аэропорту Пулково разговоры других пассажиров напомнили ему об этом немаловажном обстоятельстве.

Андрей ринулся во «фри-шоп» и постарался выбрать что-нибудь такое, что не очень явно указывало на место, где был куплен подарок… Спохватившийся в последний момент Обнорский прекрасно понимал, что самое главное — не цена подарка, самое главное — внимание к тому человеку, которому презент предназначается… А о каком внимании можно говорить, если подарок покупается наспех в магазине аэропорта? Ничего лучше павловопосадского платка Андрей во «фри-шопе» отыскать не смог… «Фирменный» пакет магазина и чек он, конечно, выбросил, чтобы «обставиться» — пусть Катя думает, что платок был куплен заранее…

И не то, чтобы Андрей желал выглядеть в глазах Катерины получше — он просто очень не хотел ее обижать. Серегину было очень стыдно, и весь перелет до Стокгольма он думал о том, что специфический род занятий превратил его уже в какого-то полуробота, для которого простые человеческие эмоции становятся менее важными, чем работа… Справедливости ради, стоит заметить, что с проблемами «профессиональной деформации» сталкиваются очень многие журналисты — причем большинство из них даже не замечают, как работа безжалостно уродует их психику. В мире любят поговорить о том, что работа журналиста — занятие довольно рискованное, однако при этом под риском понимаются, в основном, разные «физические» опасности, угрожающие представителям прессы: то есть, когда в них стреляет мафия, когда они гибнут в «горячих точках», когда репортеров берут в заложники.