Выдумщик - Андрей Константинов Страница 76

Серегин сердито фыркнул, попытался закрыться от внешних раздражителей воротником куртки и снова что-то забубнил. У Кати вдруг екнуло сердце, она почему-то испугалась, что вот сейчас, в полусне, Андрей возьмет и произнесет какое-нибудь чужое женское имя… Дело-то в общем — житейское, у Обнорского наверняка были женщины, с которыми он жил намного дольше, чем с Катей, и эти дамы наверняка не вычеркнулись в одночасье из подсознания. Все это Катерина понимала и сама, и тем не менее, почувствовала, что, если Андрей вдруг буркнет «Оля» или «Маша», или «Зина», случится что-то страшное, что-то совсем ужасное и кошмарное. Однако, когда Катя наклонилась к Обнорскому поближе, она расслышала, что именно он бормочет:

— Кать, ну совесть-то… поспать-то… Кать, ну я же…

Обнорский даже не понял, что этим своим бормотанием он уже преподнес ей самый лучший новогодний подарок — она вроде как «загадала» — и выиграла.

В Катерину будто новые силы влились — она крепко ухватила Серегина за лацканы куртки, развернула лицом к себе и подарила ему такой нежный поцелуй, что Андрей просто не смог не проснуться окончательно… Кстати, проснувшись, он мигом сориентировался, прижал Катерину к себе так, что у нее косточки хрустнули, и вернул поцелуй — причем, с процентами… Катя, впрочем, очень быстро начала деловито вырываться из его рук:

— Все-все-все, пошли наверх, а то соседи смотрят…

— А что ж, соседи — не люди, что ли? — удивился Андрей. — Тем более, они шведы — самые большие сексуальные хулиганы… «Шведскую тройку» кто придумал? Вот то-то… А ты говоришь — соседи…

Катя засмеялась и выскочила из машины, выбрался на морозный воздух и разомлевший со сна Серегин — он потянулся с наслаждением, посмотрел на Катерину и вдруг сказал проникновенно и почти серьезно:

— Боже ж ты мой — каждый раз бы меня так будили, кайф-то какой! Знаешь, Катюша, я где-то вычитал интересное определение — что такое счастье…

— Ну, и что же это такое? — поинтересовалась Катя, запирая «СААБ».

Обнорский поднял указательный палец вверх и с важным видом произнес формулировку:

— Счастье — это, когда, просыпаясь, мужик видит рядом счастливое лицо любимой женщины…

Катя от неожиданности сначала вся сжалась, потом лицо ее вспыхнуло, и она бросилась к подъезду — очень быстро, так, чтобы Андрей не разглядел ее глаза… Обнорский никогда ей не говорил ничего о своих чувствах — наверное, считал, что это как бы и ни к чему… Не баловал он Катерину и ласково-нежными словами — хотя был и ласковым, и нежным… Вроде бы неглупый парень, он иногда не понимал самых простых вещей: каждая женщина «любит ушами» — каждая, даже самая серьезная, строгая и деловая на вид. А уж слов «люблю» или «любимая» Серегин тем более не употреблял. Он и сейчас не объяснился в любви напрямую, но… Где надо — там Катя очень остро и тонко чувствовала ассоциативный ряд.

Серегин, конечно же, не понял, что заставило вдруг Катерину, опустив голову, метнуться к подъезду. Он решил, что спросонок ляпнул что-то не совсем уместное. Андрей бросился за Катей, виновато спрашивая:

— Кать, погоди, Кать… Я что, не то что-нибудь сказал? Кать, погоди, я же ничего такого… Я же просто — ну, вычитал где-то про это определение, я же не к тому, что… Я…

Догнал ее он уже у самой квартиры — окончательно при этом запутавшись в словах. Катя быстро открыла дверь, втянула в квартиру Серегина с его сумкой-баулом и прошептала:

— Дурень ты… Какой же ты дурень…

А потом она обхватила его шею руками и закрыла глаза.

Когда страсти понемногу улеглись, Катя и Андрей начали спешно готовиться ко встрече Нового года — учитывая разницу во времени между Москвой и Стокгольмом, им пришлось торопиться, чтобы успеть отметить Новый год по-русски. Впрочем, справедливости ради стоит признать, что все хозяйственные хлопоты взяла на себя Катерина. Она наготовила кучу различных вкусностей, купила шампанское, заранее прибралась в квартире. На Андрея легла лишь почетная задача установки и «наряжания» небольшой искусственной елочки — и с этой миссией Серегин справился успешно. А потом Катя погнала его в ванную — мыться и бриться, чтобы встретить Новый год, как и положено, при полном параде. Пока Обнорский приводил себя в порядок, Катерина успела не только накрыть стол, она еще умудрилась подгладить ему свежую рубашку и брюки — Серегин, выйдя из ванной, только головой покачал:

— Ну, хозяюшка… Ну — слов нет…

— Цени! — засмеялась Катерина.

— Я ценю, — серьезно ответил Андрей. — Я очень даже ценю, Катюшка…

Когда до полуночи по московскому времени осталось всего пятнадцать минут, они сели за стол и торжественно обменялись подарками. Андрей, правда, чуть было все не испортил, начав комплексовать из-за дорогих швейцарских часов, которые преподнесла ему Катерина — но в конце концов все сладилось, Серегину хватило ума и такта не «упираться рогом» и не обижать Катю… Она, кстати, так обрадовалась его павловопосадскому платку, что Обнорскому снова стало стыдно, и он даже мысленно обозвал сам себя сволочью… Новый год «по Москве» встретили уже в обновках — Андрей нацепил часы на правую руку (такая у него была привычка), а Катерина накинула на плечи платок… За минуту до московской полуночи Катя, глядя на Андрея, разливавшего по бокалам шампанское, напомнила ему:

— Ты не забыл, что на бой курантов надо желание загадывать? Нужно загадать и никому про него не рассказывать до тех пор, пока оно не сбудется… А если расскажешь кому-нибудь — все, магия пропадет…

Обнорский кивнул:

— Между прочим, мы с тобой сегодня желания можем загадывать дважды с полным правом: «по Москве» — потому что мы русские, и «по Стокгольму» — потому что встречаем Новый год здесь… Все по-честному…

Катя фыркнула:

— Можно и одно и тоже желание загадать, но два раза — больше шансов на то, что сбудется… Ой, все-все, чокаемся и пьем, а то опоздаем…

Она пила шампанское очень медленно и смотрела на Обнорского такими глазами, что ему стало снова скверно на душе — он догадался, точнее, даже не догадался, а почувствовал, что загаданное ею желание было каким-то образом связано с дальнейшим развитием их отношений. А Серегин загадал, чтобы реализовалась операция «Анти-Палыч» — не смог он себя пересилить и попросить у Деда Мороза чего-нибудь другого, более светлого… Правда, Андрей утешал себя тем, что им предстояло еще встретить Новый год по-стокгольмски, и в запасе оставалось еще одно желание… И все равно — загаданное им же самим желание, вырвавшись из Души Серегина на волю, оставило после себя какое-то дурное предчувствие… Оно, впрочем, очень быстро развеялось — от уютной домашней обстановки и блеска Катиных глаз.

Потом они смотрели телевизор, целовались, ели, пили, снова целовались, пели русские народные и эстрадные песни — короче говоря, когда подошел Новый год по стокгольмскому времени, оба уже были в хорошей «кондиции» и думали только о вещах светлых и радостных… И, наверное, не трудно догадаться, каким было второе желание Андрея из загаданных им в эту ночь…