Поединок невидимок - Сергей Зверев Страница 8

– А где эти... уроды и сволочи?

– Тише, – просвистел режиссер, – охрана здесь прячется за каждым кустом. Витя пять минут тому назад в кусты пошел, а там...

– А зачем было в кусты ходить? – резонно поинтересовалась Белкина, листая бумажки с набросками своего текста.

– Так, простое человеческое любопытство, – отозвался оператор.

Видеоинженер, как обычно, молчал. Тамара подозревала, что никакой он на самом деле не специалист-электронщик, а «комитетчик», на постоянно приставленный к группе ФСО.

В конце аллейки показался президентский помощник, в чьи обязанности входило обеспечить съемки телесюжета. Одет он был соответственно должности: черные брюки, рубашка с коротким рукавом, шею стягивал неброский галстук. Он шел по гравию дорожки так, словно ступал по ковру – абсолютно беззвучно. Казалось, он занимает в пространстве вдвое меньше места, чем обычный человек. Такие люди даже под дождем умудряются оставаться сухими – лавируют между капельками.

– Еще раз доброе утро, – поприветствовал он группу бесцветным голосом. – Все в сборе! Тогда, прошу!

Телевизионщики побросали сигареты в блестящую пепельницу на тонкой высокой ножке и двинулись вслед за помощником.

– Какие-нибудь просьбы, пожелания насчет быта? – проговорил помощник на ходу.

– Раз уж тут нет магазина, – хрипло напомнил оператор, вспомнив, что все спиртное в его холодильнике выпили вчера вечером, – то хотелось бы...

– Составьте список на имя коменданта и передайте его горничной. В разумных пределах, конечно.

И не успел никто поинтересоваться, что такое «разумные пределы» в местном понимании, как помощник вскинул к уху рацию.

– Да... понял... мы на подходе к точке...

Разбрызгиватели поливочной системы смолкли, подчинясь воле невидимого садовника. Радужное водяное марево еще с секунду повисело в воздухе и растворилось в свете восходящего солнца. Съемочная группа ступила на мокрую траву.

Яркий, сочный ухоженный газон казался ненастоящим – пластиковым. Оператор даже присел на корточки, подергал травку:

– Коротко подстрижена, прямо, как бандитский затылок.

Помощник сдержанно улыбнулся и раскрыл папку.

– В вашем распоряжении десять минут для съемки. Маршрут пробежки президента скорректирован в соответствии с вашими пожеланиями.

– Он будет с собакой? – не выдержав, вставил режиссер.

– Нет, это собака будет с ним, – с каменным лицом уточнил помощник. – Но есть и изменения. Поставлены обязательные условия съемки.

Слово «изменения» режиссер ненавидел всей душой. В другой бы ситуации он взорвался, принялся бы качать права. Мол, ничего менять он не собирается, а если нужно, то позвонит в вышестоящие инстанции... Но здесь, в Бочкаревом Потоке, был только один хозяин, который решал все, он же самая вышестоящая инстанция.

– Президент просил вас снимать только с этого места, – помощник указал на центр полянки, – и не приближаться к беговой дорожке. Он не хочет, чтобы ему мешали сосредоточиться. Пробежка один из немногих моментов, когда президент предоставлен самому себе.

– А как же «крупняки»? Я его лицо отсюда даже телевиком толком не вытяну, – пробурчал оператор. – Потом получится, будто мы папарацци какие-то – тайком его снимали.

– Господа! Или так, или съемка пробежки отменяется, – развел руками помощник, давая понять, что подобным образом решил «сам».

«Умеет же, – не без зависти отметила про себя Белкина. – Слово "господа" произнес абсолютно натурально. А даже у меня оно всегда звучит фальшиво. Наверно, каждый день по несколько часов тренируется».

– Ничего страшного, – смирился режиссер, – будем снимать с одной точки, издалека, без «крупняков». Главное, что собака в кадр попадет. Она как – на охрану не лает, не агрессивная?

– Всех сотрудников резиденции она воспринимает нейтрально. У вас на подготовку осталось пятнадцать минут. Я предупрежу о выходе президента за тридцать секунд, – и помощник отошел в сторону.

– Придется тебя на передний план ставить, – оператор нацепил Белкиной на лацкан пиджака микрофон-клипсу.

– А если сболтнет чего не то, или слово переврет? – засомневался режиссер, – потом ее из кадра не выбросишь. Пусть лучше в сторонке постоит, а за кадром после своим голосом и озвучит.

– А что у меня на переднем плане будет? – возмутился оператор. – Голая задница?

– За искусством не гонись, наш материал должен быть в первую очередь идеологически выдержан. Все остальное вторично, – режиссер вздохнул. – Думаешь, я тебя не понимаю? И мне хочется как лучше.

– Ладно, и я все понимаю. Тома, давай баланс по свету выставлять.

Белкина расстегнула пиджак, открыв грудь, затянутую в белоснежную блузку. Оператор выставил по ней баланс по свету, отрегулировал микрофон.

– Порядок, можно снимать.

– Значит, так, – оживился режиссер. – Сделаем компромиссный вариант. Тома, сначала ты скажешь на камеру крупным планом, а после этого ты, Витя, уйдешь изображением на крыльцо дома. Когда президент выбежит, Тамара повернется, будто за ним наблюдает. И пусть говорит тогда, что хочет, все равно в кадре только ее спина и затылок будут, потом, если что, другой звук наложим.

– Не маленькие, не первый год в шоу-бизнесе, – Тамара стала метрах в семи от камеры.

Оператор поднял большой палец: мол, все отлично. Белкина усиленно пошевелила накрашенными губами, размяла рот. Режиссер замер, боясь спугнуть удачу. Помощник президента нервно посматривал на рацию, наконец та ожила.

– Готовность – тридцать секунд, – тут же вымолвил он.

– Начали, – интимно шепнул режиссер, проникшись торжественностью момента.

Чуть слышно загудела камера. То, что изобразили губы Белкиной после усиленной разминки, принято называть улыбкой Джоконды – загадочной и неуловимой. Глубоким грудным голосом ведущая не произнесла, а именно выдохнула:

– Я волнуюсь...

Режиссеру на мгновение показалось, что Белкина говорит это не будущим телезрителям, а ему, но он не позволил себе усомниться в ее профессионализме, и выбросил два пальца, что означало – до выхода президента осталось двадцать секунд.

– Да, я волнуюсь. Ведь в этом месте самые обыденные вещи приобретают особый смысл. Например, восход солнца. Вспомните, когда последний раз вы видели его отблески в росистой траве? А человек, которого знает вся страна, на рассвете...

На лице оператора появилась циничная улыбка. Его полотняные туфли были мокрыми насквозь от залитой опрыскивателями травы. Режиссер беззвучно произнес:

– Вот сука... лишь бы не перебрала... – и показал один палец, что означало «десять секунд до выхода». – ...каждое утро на рассвете открывается эта дверь...

Оператор медленно перевел камеру на крыльцо. Дверь отворилась, по ступенькам на траву сбежала жизнерадостная собака.