Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем - Роман Кожухаров Страница 8

В ходе скоротечного воздушного боя один из наших истребителей умудрился плоскостью самолета срезать хвост «мессеру». Тот отправился в тартарары вслед за своими боевыми «камрадами». Другой попал под перекрестный огонь авиационных пушек «летающих крепостей». Он загорелся в тот момент, когда в отчаянном вираже попытался уйти от крепко севшего ему на хвост «Яка».

Оставшиеся в живых «мессершмитты» бросились наутек. Пара «яков» устремилась за ними и исчезла в тучах, а оставшиеся истребители – ведущий и ведомый, предварительно сделав по два захода на наземные цели, повернули вслед за штурмовиками. Вся группа – штурмовики и их прикрытие – в полном составе и с чувством выполненного долга, направилась домой.

Теперь огромные клубы черного дыма впереди четко обозначали разведгруппе ориентиры для движения. Сквозь рев танковых двигателей до слуха Аникина доносились далекие шум и крики. Они становились все явственней.

Местность на глазах выравнивалась, и ход дозорной тройки танков делался все более ровным и плавным, создавая все меньше неудобств цеплявшемуся за броню десанту.

Уже в зоне видимости оборонительных линий, раскуроченных бомбами, пушками и пулеметами наших самолетов, головной танк Хижняка остановился. Крышка люка на башне откинулась, и командир взвода собственной персоной извлекся наружу. Его молодое лицо было перепачкано сажей, создавая ровную, одинаковую цветовую гамму с черным танковым шлемом. Посреди этого черного камуфляжа, как два маленьких фонарика, выделялись глаза. Они горели озорством и жаждой боя.

– Что, служивые? Еще целы? – спросил он, оглядев десантников.

– Ты бы еще резче через горки прыгал… – не удержался в ответ Крапивницкий. – Чай, не картошку везешь…

– Все на месте, товарищ старший лейтенант… – произнес, оглядевшись, Аникин.

– Вот и хорошо… – с тем же озорством в тоне ответил Хижняк, не обращая внимания на претензии Крапивы. – Главное, в целости добрались…

Он обратился к Аникину:

– Сейчас, командир, бойцам твоим надо наготове быть. К противнику приближаемся. В любой момент можем в бой вступить. Ежели что, сразу десантируйтесь. Чтобы мои хлопцы стрельбу могли начать. А вы нас прикроете…

– Не беспокойся, лейтенант… – запросто откликнулся Аникин. – Мы свой маневр знаем. Без прикрытия не останетесь… Думаешь верно. Надо с ходу в бой вступать. Пока фашист не оклемался от бомбежки наших «горбатых».

– А здорово… – начал Хижняк, закивав головой. Что «здорово», он закончить не успел. Взрывная волна окатила «тридцатьчетверку», заставив пригнуться и танкиста, и всех, кто находился на броне.

– Готовьсь!.. – только гаркнул молодой командир танкистов и исчез в проеме башенного люка.

– Приготовились к десанту!.. – обернувшись, зычно прокричал Аникин тем, кто находился на остальных двух танках. – Спешиться и – в атаку!..

Такой спешки в переброске войск Хаген не помнил за все время своей окопной жизни. А она у Отто равнялась нескольким привычным. Товарищи по стрелковой роте даже шутили, что у Хагена, как у кошки, жизней несколько.

Рота основательно окопалась под Мишкольцем. Именно там командование механизированной дивизии намеревалось встретить стремительно наступавших русских всей мощью своих оборонительных редутов. Однако русские наступали слишком стремительно. Как водится на фронте, все ожидания и планы полетели к чертям собачьим вместе с кропотливым трудом нескольких дней. Стрелки не покладая рук днем и ночью возводили укрепления, готовясь во всеоружии встретить врага.

И вот посреди ночи их подняли по тревоге и марш-броском отправили на юг. Уже по дороге взводный сообщил, что их гонят в сторону Будапешта, что русские войска вот-вот прорвут оборону с юга и ворвутся в город.

Черт побери… Этот ночной марш-бросок означал одно: им придется встретить противника не в усиленных, тщательно подготовленных для этого окопах, им придется столкнуться с русскими лоб в лоб, с ходу.

Отто, стараясь не сбить дыхание в изнурительном, нескончаемом беге, все не мог утихомирить свои мысли. Ведь его командиры без устали твердили все последние дни, что на Будапештском рубеже враг будет остановлен. Окончательно. Гауптманн Шефер, командир стрелковой роты, вдоль и поперек расписывал непревзойденные качества линии обороны, возведенной на пути русских от Будапешта до озера Балатон.

Эта линия получила название «Маргарита» и считалась вершиной инженерной оборонительной мыс ли. «О… мои доблестные солдаты… – причмокивая губами, заливался речами герр гауптман, обращаясь к мокрым от пота и дождя, смертельно уставшим от непрерывной работы стрелкам. Он всегда причмокивал, когда входил в раж. – Заверяю вас, что эту даму отличает АБСОЛЮТНАЯ неприступность».

После бездарно проваленной обороны Сокаля ходили слухи, что ротного отправят под трибунал. Но для герр гауптмана все обошлось. Он задействовал свои старые связи в Берлине и сохранил за собой и звание, и должность. Вот только приобрел новые, не наблюдавшиеся раньше за ним заскоки, в частности тягу к маразматическим воспитательным беседам, восхвалявшим силу и мощь непобедимого рейха, с непременными экскурсами к героическим образцам, примерам силы духа в истории, литературе и прочей дребедени.

Вот и сейчас, рассмеявшись собственной остроте, ротный добавлял:

– Согласитесь, что данное свойство женщинами нынче практически потеряно. И вот «Маргарита» явилась к нам, как спасительная дева-воительница, подобная Брюнхильде и другим тевтонским воительницам. Она вдохновит нас на новые подвиги и поможет остановить проклятых русских!..

Маргарита так Маргарита… Отто не имел ничего против этого имени. Но он никак не мог понять, какого черта их среди ночи, как стадо на убой, гонят под Будапешт, если эта чертова «Маргарита» – будь она трижды проклята – такая неприступная? Или русский Иван подобрал свой ключик к поясу девственности грозной девы?

Сомневаться в этом не приходилось. Об этом явственно свидетельствовала несмолкаемая канонада, которая доносилась с юга, от озаренного кровавыми всполохами и негаснущим заревом южной оконечности ночного горизонта. Туда и направлялись части, перебрасываемые на помощь оборонявшим город.

Тогда, на правом берегу Буга, после сдачи Сокаля, Отто получил ранение в руку и месяц провалялся в лазарете. Ему повезло, и он попал в одну палату с пулеметчиком Адлером. Тому рану залечили быстрее, и он раньше вернулся в роту. Адлер зацепил самую гущу боев под Дебреценом. Теперь он при каждом удобном случае, чертыхаясь, рассказывал, что ему и другим парням из стрелковой роты пришлось пережить в проклятых венгерских степях.

И сейчас, на марше, жалуясь на то, что рана начинает болеть, а сволочь оберфельдфебель Кох не разрешил ему передвигаться на обозной телеге, Рольф рассказывал, как глупо погиб взводный Лихт. «Ты же знаешь, Отто, он всегда страдал от мании величия… вот и возомнил себя непобедимым и заговоренным…, – Адлер, не сбавляя шага, снизил голос до шепота: – Это ему гауптман мозги промыл, – шептал пулеметчик. – У нашего ротного, признаться, совсем крыша съехала. Возомнил себя тевтонским рыцарем».