Киндер-сюрприз для зэка - Павел Светличный Страница 8

Эта работа считалась не из самых лучших. Птице было не очень-то по душе возиться в тазике с холодной мыльной водой, поэтому она обратилась к Марго с просьбой перевести её на вытирание пыли, мотивируя это признаками надвигающейся ангины. На что воспитательница заявила, что пыль они должны будут вытереть и так, после «субботника», и чтобы Воробцова не выдумывала лишнего, не то — её заставят драить панели вплоть до самого уголка отдыха. Птице пришлось, скрепя сердце, взять в руки тряпку и теперь, сидя на отведённом ей участке рядом с новенькой, она вяло протирала стену, создавая видимость работы.

— Тебя как зовут? — не выдержала, наконец, новоприбывшая, после того как первые десять минут прошли в полном молчании.

— Лина, — нехотя ответила Птица. Разговаривать с этой Чумой не входило в её планы. Сейчас начнёт распускать сопли и жаловаться, как ей одиноко и плохо.

— А меня…

— Я знаю — Вика.

— Вообще-то, мама называла меня Витой.

Птица замолчала. Упоминание о маме всколыхнуло в её душе чувства, которые нельзя было открывать никому. Воспоминания окружили Лину, сжимая ей сердце. Если бы Птица была нормальным ребёнком, она бы заплакала, но годы жизни в детдоме и интернате выжгли её изнутри, и она давно забыла, как это делается взаправду. Плач теперь она могла только имитировать.

— Моя мама умерла, — сообщила Чума и, вздохнув, добавила, — давно уже. А твоя?

— Мою маму убили, — глухо ответила Птица.

— Правда? — широко раскрыла глаза Чума. — Кто?

— Не знаю. Какая-то пьяная сволочь, — Птица с силой сжала тряпку, выжимая из неё последние капли воды. — Когда-нибудь я узнаю, кто.

Чума перестала мыть свой участок панели, с состраданием глядя на Птицу. Она подошла к ней поближе и хотела положить руку на плечо, но Птица резко отстранилась, блеснув глазами.

— А папа есть? — тихо спросила новенькая.

Птица мотнула головой так, что золотистые пряди рассыпались по лицу, и принялась яростно тереть стену.

— А у меня есть, — сообщила Чума и опять вздохнула. — Только он в тюрьме. Когда выйдет оттуда, он меня заберёт. И покажет всем этим…

Чума погрозила кулаком в неопределённом направлении. А Птица только пожала плечами, продолжая молча орудовать тряпкой. Вообще-то у половины здешних отцы находились в таинственном месте, называемом «зоной». В представлении Птицы это было что-то вроде их интерната, только для взрослых. И многие из воспитанников бравировали этим, хвастаясь за какое преступление находится там тот или иной родитель. Большинство немного привирали для значимости, остальные врали с той же целью по-крупному. Скорее всего и эта Вита «грузила», чтобы придать себе весу, и никакого отца у неё не было вообще. Вернее был, но где-то там, в необозримых далях, где обитался и папанен Птицы.

Чего греха таить, Птица сама временами мечтала, как хорошо, если бы её отец оказался не заурядным «женилой», а каким-нибудь моряком, ушедшим в дальнее плавание, который вернётся назад, узнает, что мама умерла, и будет искать Птицу, пока не найдёт. Или, чего уж там, пусть даже и бандит, который всё это время сидел в тюрьме. Только он обязательно будет хорошим, как те разбойники, что помогали бедным в сказках, и будет любить свою дочь Лину больше всего на свете.

Об этих мечтах Птица не заикалась никому, хотя девчонки напропалую рассказывали друг дружке что-либо подобное. И даже себе приходилось лицемерить, так как она понимала, что мечты эти глупые и неисполнимые. А Лина была очень практичной девочкой.

Птица тёрла и тёрла тряпкой ненавистные ей стены, стараясь не вслушиваться в то, что бубнила за её плечом новенькая. А умолкать та, похоже, и не собиралась, рассказывая то о предыдущем детдоме, откуда её перевели сюда, как и Птицу, то о подругах, которых разбросали по другим интернатам, то об отце, то… Птица несколько раз предлагала ей заткнуться, Чума умолкала на несколько минут, а затем всё начиналось сызнова. Лина уже жалела, что вообще вступила с ней в разговор. Это как погладить бездомную собаку на улице — потом не отвяжется.

— Да замолчи ты, — в который раз не выдержала Птица, швыряя тряпку в ведро с мыльной водой так, что мутно-белые брызги веером рассыпались по полу.

Чума засопела и, повернувшись к ней спиной, заработала тряпкой с преувеличенным усердием. Её сутулые плечи дёргались в такт резким движениям рук.

В этот момент в дальнем конце коридора нарисовались две фигуры: грузная и массивная Наташки Дядюры и похудосочнее, выглядывавшей из-за её спины, Таньки Нечипоренко.

— Чума, — зычно гаркнула Дядюра, — а ну иди сюда!

Новенькая замерла с тряпкой, прижатой к стене.

— Шо, не слышишь? — всё так же громко крикнула Натаха. — Бегом, я сказала.

— Подорвалась по-быстрому, — подала свой голос и Танька. — А то, если мы подойдём, хуже будет.

Но Чума всё так и стояла у стенки, не трогаясь с места.

— Ну всё, хана тебе, — злорадно пообещала Наташка, и обе фигуры деловито направились к ним по длинному коридору.

— Ленка, врежь ей там, — крикнула Танька, приближаясь.

— Пошла на хер, — ответила ей Птица, осматривая коридор и думая о том, что хорошо хоть работу успели закончить.

Бить новенькую, впрочем и защищать, она не собиралась. Её дело — пусть сама и разбирается.

Чума обернулась и тоскливо посмотрела на Птицу. Взгляд у неё был затравленный, как у зверька, которого со всех сторон обложили охотники.

Лицо Генки Абезгауза, окутанное сизым облачком дыма от тонкой сигары, слегка расплывалось, теряя свои очертания. А, может быть, в этом была виновата стоявшая на столе бутылка текилы, уже лишившаяся значительной части своего содержимого.

— Ты скажи конкретно, кто тебе нужен, — сказал Крокодил Абезгауз, помахивая рукой, отчего кончик сигары описывал в воздухе замысловатую светящуюся дугу. Металлический браслет «Ролекса» ритмично позвякивал в такт каждому взмаху.

— А кто у тебя есть?

Абезгауз лишь загадочно усмехнулся.

— Подойдёт любой человек из горсовета, — сказал Макс, — рангом чуть пониже мера. Можно одного из его замов…

— Пожалуйста, — щедро пообещал Гена.

— В идеале лучше бы выйти на кого-нибудь из членов самой комиссии. В смысле опекунского совета…

— Найдём и из совета. Там тоже люди сидят, — успокоил его Абезгауз. Он посыпал себе в ямку между большим и указательным пальцами немного красноватой соли, махом опрокинул в себя стаканчик текилы, слегка подержав её во рту, проглотил и зализал солью.

Макс принял свою дозу, сопроводив её, выловленной из стоявшего перед ним блюдца, оливкой. Жидкий огонь пробежал по пищеводу и брызнул искрами по всему телу. Макс потянулся за распечатанной пачкой сигарет, вытянул одну и с наслаждением затянулся. После второй затяжки он заметил, что держит сигарету нормально, двумя пальцами, а не в горсти. И спина расслаблена. Исчез рефлекс, весь день заставлявший мышцы спины напрягаться во время курения в ожидании окрика сзади. К свободе привыкаешь быстро. Гораздо быстрее, чем отвыкаешь от неё.