Седая весна - Эльмира Нетесова Страница 81

— Я тоже каждую печку подгоняю под хозяев. Лицом и норовом. Вон Андрею камин выложил. Весь в наворотах. С башенками, часами, с баром. Он, когда нагревается, — петь начинает. А зеркало отражает игру огня-углей. И когда сидишь у того камина, кажется, что в замок попал, большой, просторный, какие у господ были раньше. Слушаю голос Огня, и душа радуется, добрую сказку оставил людям опосля себя. Да и Уля на меня не в обиде. Ее печка и печет, и лечит справно. А вот тебе и не знаю, какую дожить. Что сам себе выберешь. Ты, коль надумал, посмотри у соседей. Может, понравится у Петровича? А глядишь, та, селивановская, иль у одесситов. На этой улице чужие руки никому печей не ставили. Всюду сами управляемся. И ты приживайся. То не беда, что в прошлом твоем не все гладко было. Оно у каждого, коль копни, без синяков и шишек не обошлось. Горем всякая судьба мечена. На то мы живые люди. Случается, сбиваемся с пути. Жизнь, она как ночь. Не всякую тропу луна высветит. Больше на ощупь ходить довелось. Потому вся морда и коленки сбитые. А к старости и вовсе — душа всмятку. Больно. Тяжко, обидно и ничего не выправить, не изменить. А так хочется все заново начать, но уже с мозгами. Знаешь отчего? Оттого, что все мы только телом стареем. Душа остается прежней. И болит от ошибок. Не соглашается с ними. Но не воротишь время. Лишь иногда себя жаль становится. Зачем жил необдуманно? — вздохнул Тихон.

— Мне вроде и жалеть не о чем. Жил слишком правильно. Наверное, потому один остался. А доведись заново, даже изменить в ней было б нечего.

— Значит, скучно жил, — улыбнулся Тихон и продолжил: — Человек без ошибок, как верблюд без горбов. С той разницей, что у него они наружи, враз приметные, а у людей — внутрях спрятаны. Да и как живому не ошибиться? Я вон разве хотел остаться без жены? Так ить первая — померла, вторая — сбежала. Надо третью искать! Но и это, когда внука подращу! — глянул на Риту. — А что? Без бабы мужику тяжко. Нужна хозяйка в доме, опять же и в постели — грелка! И пила для шеи. Хоть и ругаем мы их последними словами, но ни один без них не обошелся.

— Нет! Для меня женщина не только хозяйка и грелка! Она муза! Роза под солнцем, радость для души. Разве можно относиться к ним иначе?

— От тебя когда-нибудь уходила баба? — спросил Тихон, прищурясь.

— Случалось! Но, значит, я иного не был достоин!

— А если нет вины? Коли пошла из-за денег? За стариком? Это тоже роза?

— В ошибках женщин виноваты мы! В любой! Мы вынуждаем их на подлость, измены. Потому что сами изменяли. Вот и получили тою же мерой. Что посеяли, то и собрали!

— Мы мужики! А когда баба уходит из семьи?

— Это ее право! Она сделала свой выбор! Женщина создание хрупкое, эмоциональное и впечатлительное. Ее не удержать ни силой, ни сытостью, ни подарками. За любовью она пойдет на смерть! Тем она сильнее нас!

— Дурак ты! Вся ихняя любовь — меж ног растет. От пакости — мохом взялась! У них про любовь один сказ — верх над мужиком держать, от самого начала до последнего вздоха.

— Неправда, отец! Не ври! — прозвенел порванной струной голос Ритки. Она плакала, отвернувшись к окну. Плечи дочери дрожали, словно в ознобе. Она была так похожа на одинокую девчонку-подростка, заблудившуюся в грозе.

Ритке живо вспомнилось свое. Та весенняя ночь с соловьиными бесшабашными трелями, запахами распускающейся сирени. И она вместе с Тимкой пошла к реке, покататься в лодке.

Как давно это было… С ним она училась в школе. Все годы, из класса в класс за одной партой. Никогда не дрались и не ругались. Тимка с самого первого дня защищал ее от всех. От одноклассников и учителей. От парней-старшеклассников. Никого не подпускал к Рите.

Как-то учитель физкультуры хотел заставить ее прыгать через козла. Ритка отказалась. Стыдилась назвать причину недомогания. Тимка вызвал учителя в коридор, объяснил. И девчонку отпустили с физкультуры. Ребята хотели поднять Тимку на смех. Тот дал хороший отпор. Все умолкли. И больше не решались подтрунивать.

Они любили друг друга давно. С самого первого класса. Ритка первой приметила огоньки в глазах мальчишки. И влюбилась сама. Его первым предложением, написанным неуверенной рукой, было признание в любви.

Именно из-за него она отказалась поехать с родителями в Варшаву и в Киев, да и в другие города, сославшись, что не хочет менять школу и учителей, оставалась в Москве с бабкой. Правда, родители особо не уговаривали и были рады тому отказу. Ритка скучала без Тимки в выходные дни. У него дома не было телефона, и он не мог ей звонить часто. Лишь иногда, если удавалось выскользнуть к автомату.

Они росли, переходя из класса в класс, все больше влюбляясь друг в друга, держась за руки, они не видели никого вокруг.

В ту весеннюю ночь повзрослевший мальчишка впервые сказал ей о своей любви не на тетрадке, не взглядом. Он назвал ее своею жизнью, сердцем и мечтой. Она знала, он никого не видит, кроме нее, и верила, что так будет всю жизнь. Она не сомневалась, что с Тимкой им никто не помешает. Ведь они все решили, ни на кого не надеясь. Но… Будто назло всему — все ополчились против них. И первые — родители.

— Не смей даже думать о нем! Кто он? Босяк! И мать его пропащая! Тебе нужен порядочный человек, а не шпана. Забудь его! И никогда о нем вслух не говори. Назвать его имя в нашей семье, все равно, что выругаться по-черному! — заявила мать. Отчим молча кивал головой, соглашаясь с каждым словом.

Ритка кричала, доказывала свое, ее попросту вывели в другую комнату и закрыли двери, чтобы не видеть и не слышать истерики.

— Ритка?! Это кто такая? Твоя одноклассница? Ну и что? Жениться тебе рано! На ноги встань. Я одного тебя едва кормлю. Двоих — не потяну. Вы станете работать? Да не смеши! И сюда ее не вздумай приводить. Самим места мало. Я больна, а ты дурью маешься! Таких Любовей в твоей жизни полно будет. Успокойся! Она — не последняя… — сказала мать Тимки.

Они хотели расписаться, но им не разрешили, указав на молодость, высмеяли:

— Ну, теперь прямо из роддома к нам пойдут. И тоже заявят, что всю неделю рядом лежали, в одну пеленку ссали! Идите гуляйте, рано вам о серьезной жизни говорить.

И лишь когда Ритка поняла, что беременна, сказала об этом Тимке, тот обрадовался и тут же пришел к ее родителям:

— Ты испортил нашу дочь и посмел сюда прийти? Ты кто такой? Кыш отсюда! — выгнала мать парня, а Ритке влепила пощечину.

Они увиделись через месяц. Тимка твердо решил уехать в Чечню.

— Всего на три месяца. Ты дождешься меня? — заглянул в глаза моляще.

— Нам надо самим доказать, всем, что у нас семья и разбить ее никто не сможет. Я вернусь. Мы купим квартиру и будем жить. Пойми, иначе не получается. Заработать на жратву можно. Но нам надо где-то жить, на чем-то спать, обуться и одеться. Даже двух зарплат — ни на что не хватит. Не обижайся… Я хочу все всерьез! Ведь ребенок! Я еще успею до его рождения сделать все, чтобы он был счастливым — наш малыш.

Она провожала Тимку поздним вечером. Он уезжал поездом. Как изменила его форма, короткая стрижка. Он выглядел совсем взрослым мужчиной. Вместе с Риткой Тимку провожала мать.