Изгои - Эльмира Нетесова Страница 9

Ну и что? Хоть материного не было! — усмехнулась Катька.

Еще как! Мне стыдно стало слушать. Даже за милостыней не подошла. Приметила бабку, какая на скамейке возле могилы сидела и к ней. А она увидела, вся задергалась, давай крестить меня и говорит: «Свят, Свят! Огради и защити! Пронеси мимо силу нечистую!». Сама в мою сторону плюет. Ну, думаю, эта тоже до белой горячки набралась, что во мне черта признала. Бабка тем временем крестится и молится. Все ж решилась к ней подойти и спрашиваю, с чего она зашлась? Та в меня пальцем тыкает и говорит, мол, на мне одежа ее мертвой внучки. Та уже с год как похоронена. Ее, десятилетнюю, поймали двое гадов, когда со школы домой шла, затащили в подъезд, изнасиловали и убили. Отец с матерью чуть не свихнулись. И чтоб память не будоражить, родственники той семьи собрали все вещички девчонки из квартиры и вынесли их куда-то подальше от глаз. Навсегда из жизни и памяти. Ан, я в них! Живая! Как назло! И хоть не похожа лицом, а ростом — одинаковая. Ну, мол, зачем явилась сердце терзать? Зачем вещи внучки на себя напялила? Где их откопала? Я ей рассказала кое-что. Ох и жалела она меня, бояться перестала. Посадила рядом с собой на скамейку, кормила, все мне отдала. Жалела как свою. И просила, когда буду на том погосте, — навещать внучку, поминать ее добрым словом как подружку свою

Да, но она ничем не болела. Убили ее. Враз. А разве мы с тобой не могли оказаться рядом с ней? Только та разница, что эту чужие сгубили, нас — свои, — сопнула Зинка, согнув голову, и добавила: — Ее еще долго поминать будут и любить. Хотя бы родственники. Даже и там она счастливее. Не бомжевала, не голодала, не мерзла, быстро кончилась. А мы? Когда отмучаемся? Сами не знаем… Я только вот чего хотела сказать тебе. Там, на погосте, двое мальчишек уже давно помирают возле могилы. Мать у них померла. От болезни. Родня, понятное дело, не хочет их к себе забирать. Отца они не знают, с матерью жили. У родни. В кладовке. Когда одни остались, их не впустили.

И что ты надумала? — прищурилась Катька, уже догадавшись, к чему клонит Зинаида.

Они не будут дармоедами. Станут на кладбище ходить каждый день. Жратву и бутылки собирать вместо меня, а я — побираться. Они только ночевать будут, если разрешишь. На погосте много кормятся. И эти не пропадут с голоду, но вот замерзнуть могут насмерть. Негде там согреться. Разреши им прийти. Не помешают. Давай возьмем! — попросила Зинка.

Сколько им лет?

Да кто их знает, но меньше меня. И умные. Смышленые оба. Вот только сироты совсем.

Ладно! Веди! — нехотя согласилась Катька и через полчаса Женька с Димкой пришли в дом.

Им было немного, лет по пять, но оба серьезные. Оглядевшись, начали подметать полы, носить воду, рубить дрова, топить печь. Каждый день ходили на кладбище за бутылками, собирали их возле магазинов и даже в парке. Побираться не умели, воровать боялись. Разве только у своей родни всю картошку на участке выкопали. Потом и про дачу вспомнили.

Они никогда не дрались и не ссорились между собой. С первого дня отдавали Катьке бутылочные деньги до копейки. И девчонки стали их кормить, делясь всем, что имели сами.

Женька с Димкой спали на полу. Катька отдала им старое ватное одеяло, сшитое бабкой из лоскутов. Мальчишки сами заботились о тепле в доме. Да и попробуй не протопи. В холодной избе на полу до утра не дожить. Вот и старались не столько для девчонок, сколько для себя.

Они были удивительно похожими. Разве только у Димки, несмотря на малый возраст, вся макушка была седою. Женька сказал, что побелела она у брата в день смерти матери. Она умерла у них на глазах, дома. Не было денег на лечение, никто не позаботился, не отправил в больницу. Что с нею было, мальчишки не знали. Мать умерла молча, без стонов и слов. Как дерево, быстро почернела. Женька с Димкой старались не вспоминать тот день. Он стал последним днем детства. Их розовая радуга погасла, не успев разгореться на горизонте, и для мальчишек среди весны наступила зима…

Дети быстро свыклись. Лишь поначалу присматривались друг к другу, а вскоре жили одной семьей, словно с самого рождения знали лишь нынешнее, и никто другой не имел к ним никакого отношения.

С утра до вечера проверяя тщательно бутылки на кладбище и возле магазинов, мальчишки покупали хлеб и возвращались вместе с Зинкой. Целый квартал она шла одна, чтобы никто из подавших милостыню, не заподозрил, что имеет девчонка свою семью. Когда возвращалась Катька, все садились к столу, считали доходы дня. Они случались разными. И только после этого ужинали.

Поначалу Зинка робко отказалась от своей доли сала и халвы, отодвинула мальчишкам, сказав, что не хочет, а малышам надо. Потом и Катька стала отдавать им все конфеты и шоколад. Привыкла к ребятне и в холодные ночи забирала к себе на койку Димку. Женька тут же залезал под одеяло к Зинке.

Длинными ночами детвора, прижавшись друг к другу, слушала Зинкины сказки, какие ей рассказывали еще дома, когда она жила в семье. Ее давно не стало, а сказки помнились и грели. Под них так хорошо спалось, и в сиротские сны, пусть ненадолго, лишь до утра, заглядывал улыбчивый солнечный зайчик.

Но случалось не до сказок. Зинка вернулась зареванная: отняли милостыню два алкаша. Всю до копейки. Пристали под вечер, просили на бутылку, обещая завтра вернуть. Девчонка не давала. Тогда схватили ее в охапку, измордовали и, подняв кверху ногами, вытрясли все. Девчонке надавали пинков и велели бежать без оглядки.

На следующий день Катька пошла вместе с Зинкой, понимая, что если не защищаться, девчонку станут трясти всякий день.

Первое, что сделал Катька, так это узнала у дворовой детворы о семьях алкашей. Ей показали их квартиры, за горсть конфет согласились даже измолотить пропойц. Едва они появились во дворе, их попросту смела со своего пути дерзкая орава. Им заломили руки и ноги, измяли лица и ребра, вытрясли все деньги из карманов и, пригрозив расправой с детьми и семьями, потребовали не подходить ни к кому из детей и подростков. Алкаши пообещали, но на следующий день жестоко избили троих пацанов двора, участвовавших в драке. Дворовая свора озверела и ночью разбила камнями все стекла в окнах квартир алкашей. Те примчались к родителям мальчишек, завязалась жестокая драка. Алкашей увезла в больницу неотложка. Целый месяц было тихо, но едва пьянчуги встали на ноги, они тут же сбежали домой и уже на второй день взялись бить окна в квартирах пацанов.

Сколько длилась бы эта дворовая война — никто не предугадал бы, если бы в один день не исчезли дети алкашей. Оба мальчишки словно испарились в один миг. Их искали по всем родственникам, у друзей и соседей, облазили чердаки и подвалы, все ближние и дальние дворы. Мальчишки словно сквозь землю провалились. Их нашли на шестой день в заброшенной балке за городом. Жестоко избитые, они сказали отцам, если те не перестанут воевать со двором и приставать к детям, то их — обоих сыновей — закопают живьем в этой балке, и никто тому не сумеет помешать.

С тех пор к Зинке никто из алкашей не приставал, ничего не просил и не требовал. Выздоровевший же после простуды Голдберг ни на шаг не отставал от хозяйки.