Потерянный взвод - Сергей Зверев Страница 9

Перед Стольниковым спускались, тесня бойцов к подножию, на открытое место, те, кто был на площади Минутка в девяносто пятом, кто брал Грозный, кто заходил и вырезал все живое в Карамахах в девяносто девятом. Вполне возможно, кто-то из окружавших сейчас группу Стольникова в банде Тракториста отрезал головы «срочникам». И кто знает, не встречались ли сейчас те, кто уже пяток раз пытался убить друг друга?

«Аллах акбар!..» — раздался крик, и в сторону разведчиков ударило несколько десятков автоматов и пулеметов.

«Аллах акбар!» — вновь заорал кто-то, и прапорщик Жулин проводил глазами гранату, вылетевшую из-за дерева и упавшую за его спиной.

Она разорвалась, потревожив одним из осколков вещмешок на спине. Шурша, патроны посыпались на землю.

«Ну, хоть так…» — успел подумать Жулин, облизывая сухие губы… Смерть плюнула ему в спину, но прошла мимо. Чуть задела вонючим от прокисшей крови плащом, ударила по локтю черенком косы, но прошла…

Веснушчатый Айдаров, мусульманин и молчун, рухнул на землю после пущенной в него очереди и перекатился за камень. Два года Аллах спасал его от смерти, уберег и сейчас. Вскинув винтовку, он заглянул в прицел и увидел то, что искал. Прямо ему в лицо смотрел сквозь оптику ночного прицела снайпер из банды Алхоева…

Привычно задержав дыхание, Рустам мягко нажал на спусковой крючок. Как в тире. Как в Грозном. Как во время отбоя при обстреле колонны под Толстой-Юртом…

Покрытый сантиметровой щетиной боевик взял на прицел русоволосого татарина с винтовкой… палец поехал назад, выжимая спусковой крючок… И в лицо ударила густая, горячая лава.

«Вах…» — бескровными губами промолвил боевик. Лава только что вылетела из размозженного пулей черепа его товарища-снайпера, вырвав кусок с ладонь размером, и выбросила в сторону мозги. Мозги на лице, мозги на рукаве, мозги даже на мушке и прицеле автомата. Как стрелять? От плеча, не целясь… И длинная очередь, пройдясь многоточием по стволам деревьев, срубила одного из разведки неверных, прошив ему ногу.

Крики из десятков мест. Только по ним можно догадываться, сколько человек участвует в этой мясорубке и где они находятся…

— Командир, Лоскутова зацепило!..

— Сильно?

— В ногу и руку! Поцарапало, но матерится, как тяжелый!..

— Раз матерится, значит, легкий!..

— Командир!.. — подбежавший к Стольникову радист протянул капитану наушник.

— Кто? — стиснув зубы и очередью ломая пополам одного из людей Алхоева, прорычал Стольников.

— Алхоев!..

— Пусть перезвонит!.. Я занят малость!..

Боец прижал наушник к голове:

— Командир говорит, чтобы ты целовал овечий зад, извини! — И он снова протянул наушник капитану: — Говорит: срочно!

Стольников схватил наушник.

— Ну что тебе, Магомед? Нашел время!..

— Сашья, сдаваться пора, Сашья…

— Согласен. Оружие на землю и выходите с поднятыми руками.

Алхоев разразился глухим, хриплым смехом.

— Сашья, Сашья… Ты все такой же весельчьяк!..

Трассеры, ударяясь о камни, уходили в темное небо яркими, тонкими и безупречно ровными молниями. После их ухода в глазах еще некоторое время оставался мутный светлый след. Боевики бросали гранаты, взрывы ухали с перерывами в несколько секунд, и Стольников с опаской посматривал вниз. Он уже и не знал наверное, что лучше — биться здесь, в лесу, имея хоть хрупкую, но линию обороны, или же выйти на открытое место, вытянув за собой боевиков, чтобы залечь подковой и ждать, что предпримет Пушков. А в том, что подполковник уже что-то предпринимает, Стольников не сомневался…

— Сашья, зачем людей губишь? Скажи своим, пусть опустят автоматы. Мне ты нужен, а их я домой отпущу, Аллахом клянусь.

— Скажи честно, Магомед, — тянул капитан, рассчитывая время выхода к подножию холма. — За что ты меня так не любишь? За братца своего отмороженного или за тех твоих тридцать баранов, которые мой взвод под Самашками врукопашную одолеть решили?

— Зачем мне о воинах своих скорбить, Сашья?.. Их Аллах принял, им теперь хорошо. Они смерть достойную приняли, от ножей неверных, чистыми в небо ушли… Ты за брата моего ответить должен.

Ключников с Масловым на плече и прикрывавший его Баскаков уже расставались с холмом. До покрытой голубой сединой равнины им оставалось сделать несколько шагов. Между ними и Стольниковым с радистом, шедшими последними, было не более восьмидесяти метров.

— Чистыми, говоришь? А ты в курсе, что мы ножи салом смазываем? Со свининой в требухе твои выродки пред Аллахом предстали, Магомед! А брат твой, тоже выродок, сидеть ему, суке, не пересидеть! «Черный лебедь» — самая лучшая гостиница для твоего тейпа, Алхоев!.. Засим пока, до связи!..

— Ш-шакал!.. Ты и собаки твои висеть в этом лесу будут вниз головой! Я с вас лично шкуру снимать буду, с ног начиная!..

— Ты только обещаешь, — усмехнулся Стольников и бросил наушник бойцу: — Уходим, парень!..

* * *

Это случилось два года назад, во Владикавказе, откуда поправившийся после ранения Стольников собирался выехать в расположение своей бригады в Грозном. Как раз туда возвращался взвод роты материального обеспечения, в качестве караула доставивший во Владикавказ пришедшее в негодность оружие, и Стольников решил доехать со своими, не ломая голову над проблемами трансфера. Но взвод отправлялся в бригаду только через три дня, и нужно было ждать. Впрочем, Саша находил в этом положительный момент. Связавшись с Пушковым, он объяснил ситуацию, получил разрешение прибыть позже и тут же отправился к той, с кем познакомился в госпитале.

Медсестра Таня была девушкой покладистой, и двое суток ожидания превратились бы для Стольникова в сказку, если бы не брат Тани, бизнесмен. Саша два месяца ухаживал за нею, как может ухаживать раненый разведчик, живя надеждой на скорую любовь, но каждый раз, когда сказка должна была стать явью, брат девушки, Володя, попадал в неприятности, и Таня от этого теряла ощущение романтики.

Во Владикавказе Володя имел птицефабрику, а в качестве приложения к ней — чеченскую «крышу». «Крыша» должна была защищать бизнес Володи от посягательств на него других «крыш». А поскольку все «крыши» во Владикавказе были чеченскими, то на бизнес Володи покушались исключительно чеченцы. И когда они покушались, на птицефабрику приезжала чеченская «крыша» и после долгих разговоров на чеченском языке Володе сообщала решение на русском — платить нужно, потому что требуют справедливо.

Таким образом, у Володи не было никакой «крыши», и не платил он только тем чеченцам, которые не приходили и не требовали. «Крыш» во Владикавказе было много, а птицефабрика одна. От этого противоречия Таня часто плакала в самые неподходящие мгновения — то на ночном дежурстве, то дома, где Стольников иногда появлялся в качестве гостя.