Гарпун для Акулы [= Живой щит ] - Сергей Зверев Страница 9

Настойчивого контрразведчика, не снимавшего засады до последнего, звали Петр Михайлович Банников. С солдатами он общался свысока, постоянно подчеркивая свою значимость. Крупный, физически крепкий подполковник, несмотря на излишек веса, хорошо переносил жару и недостаток питьевой воды, выдаваемой строго по норме.

Он часами просиживал на солнцепеке у глинобитного полуразрушенного колодца, бывшего входом в обезвоженные каналы. Иногда подполковник вскакивал на ноги. Сгибался, навалившись грудью на осыпающееся ограждение колодца, и вглядывался в черный непроницаемый туннель.

В такие мгновения Банников походил на огромную хищную рыбу, приготовившуюся к атаке. Сходство усиливали идеально прямой нос и широкий рот со скошенными книзу уголками губ. Но, пожалуй, самыми удивительными были округлые глаза Банникова. Холодные, чуть навыкате, они не отражали никаких эмоций. Такие глаза могли принадлежать осьминогу или скорее акуле, чем человеку. За высокомерие и повадки хищника десантники наградили подполковника кличкой Акула, намертво приклеившейся к Банникову.

Долгое сидение в заброшенном кишлаке закончилось безрезультатно. После возвращения в часть подполковник растворился, словно его и не было. Вскоре началась кутерьма с деблокадой дороги на Хост, и о Банникове окончательно забыли.

— А знаешь, этот хмырь-контрразведчик резко рванул на повышение! Получил еще одну большую звезду на погоны и теплое местечко в структурах Генерального штаба! Далеко пойдет! — несколько туманно выразился Новиков, кроя на дольки очередную дыню остро отточенным ножом. — Возможно, Акула будет моим непосредственным начальником.

Малозаманчивая перспектива, но мы люди военные, приказы обязаны выполнять!

Рогожин сочувственно пожал плечами.

Прощальное застолье прервалось самым неожиданным образом. Прибежала запыхавшаяся медсестра-узбечка и с порога завопила:

— Сворачивайте банкет, мальчишки! Начальник госпиталя прибыл в отделение. Незапланированная проверка. Ой, намылят же мне голову!

Как полагается настоящим джентльменам и просто мужчинам, умеющим оценить серьезность ситуации, они скоренько ликвидировали следы трапезы. Полупустая бутылка была спрятана в сапог, а дынные корки, выброшенные со второго этажа, удобрили цветочные клумбы госпиталя.

Немного хмельной лейтенант проводил Рогожина до ворот. Постояв в тени, перекурили, оттягивая момент прощания.

— Сколько до самолета? — выпуская едкий дым сигареты без фильтра, спросил Новиков.

— Часа три. Еще успею добраться до аэропорта.

— Значит, расходятся наши дорожки? Свидимся ли еще когда-нибудь?

— Свидимся, командир! Не нагоняй тоску! Войне скоро каюк, так что поживем, поездим друг к другу в гости! Ну, Виктор, до скорого! — Рогожин впервые назвал командира по имени и протянул ладонь для рукопожатия.

За воротами раздалась трель автомобильного гудка. Из здания контрольно-пропускного пункта выскочил дневальный — солдатик в застиранной добела форме. Открыв ворота, он взял под козырек, отдавая честь офицерам, сидевшим в «уазике». Машина въехала на территорию госпиталя.

«Уазик» со снятым брезентовым верхом проехал мимо, а затем, притормозив, сдал назад.

Офицер, сидевший рядом с водителем, по-видимому, знал Новикова в лицо. Он весело улыбнулся:

— Как здоровье, лейтенант?

— Заживает словно на собаке! — бодро откликнулся тот, не выпуская ладонь Рогожина.

— Тогда собирайся в столицу. Москва ждать не любит.

Хватит бока пролеживать! Пора карьеру делать!

Офицер-балагур тронул водителя за плечо. Подняв облако пыли, «уазик» рванул к корпусу, где располагалась администрация госпиталя.

— Новиков, подгребай оформлять бумаги на выписку! — привстав в машине, выкрикнул офицер, зазывно махнув рукой.

Машина скрылась за поворотом. Товарищи по оружию крепко обнялись. Расставание не было печальным. Скорее наоборот. Позади оставались кровь, пот, изматывающие рейды, свист пуль над головой и бессмысленная война. Так по крайней мере казалось двум десантникам, прошедшим ад Афгана. Они прощались с прошлым, надеясь на будущее.

Судьба разводила дороги сержанта Дмитрия Рогожина и старлея Виктора Новикова, чтобы свести их вновь в совсем иной стране, в другое, жестокое, время перемен.

Будущее никому не дано предугадать.

Поистине те, которые пожирают имущество сирот по несправедливости, пожирают в своем чреве огонь, и будут они гореть в пламени!

Коран, сура 4, аят 10

Пятеро спецназовцев и их командир шли по песку равнины. Двигались они осторожно, с оружием на изготовку, напряженно всматриваясь в гряду холмов.

Ничто не нарушало тишины. Лишь иногда резкий посвист степных зверюшек, предупреждавших собратьев о появлении чужаков, заставлял солдат непроизвольно вздрагивать.

«Молодые, необстрелянные, — думал Святой. Он шел впереди твердым, пружинистым шагом, словно под ногами был не песок, а гладкий асфальт. — К пустыне привыкнуть надо, почувствовать ее…»

Годы, проведенные в военном училище, не стерли из памяти навыки, приобретенные в Афгане. У командования молодой офицер был на особом счету. Ему доверяли исключительно сложные поручения, миссии, которые другим были просто не по плечу. Этот рейд в пустыне относился к разряду экстраординарных.

У склона невысокого холма группа остановилась.

— Мать моя женщина! Падлы, что это они вытворяют! — ахнул Паша Черкасов, солдат второго года службы, оттягивая рукой тельник, словно тот душил его.

Приятель Черкасова, весельчак и балагур младший сержант Коля Серегин, взволнованно добавил:

— Предупреждают! Пойдем по следу, и с нами такое будет…

— Ну уж хрен! — забасил Голубев, прозванный во взводе Слоном. — Я голыми руками им чердаки поскручиваю.

— Заложник?! — полуутвердительно высказался москвич Влад Скуридин, невысокий жилистый парень с непокорным русым чубом, торчащим из-под выцветшей добела панамы.

Пятый спецназовец, Иван Ковалев, призванный в армию из глухой деревни Архангельской области, как и подобало потомственному помору, эмоции держал при себе.

На деревянном шесте, воткнутом в макушку бархана, была насажена отрубленная человеческая голова. По кровоподтекам, ссадинам и слипшимся от крови темным волосам было ясно, что убитого перед смертью зверски били. Правое полуоторванное ухо едва держалось на тонкой полоске кожи. Зияющие пустые глазницы смотрели вдаль поверх голов десантников. Рот навеки ощерился в дьявольской застывшей улыбке.

У шеста на склоне бархана лежало обезглавленное тело в изорванной гражданской одежде.

— Водитель заводской! — узнал замученного Святой.

Под солнцем тело начинало раздуваться, в нагретом воздухе повис тяжелый запах.