Спасатель. Серые волки - Андрей Воронин Страница 9

Словом, здесь, в России, ему нужно было кое-что успеть. На это требовалась буквально пара дней, и он твердо рассчитывал, что этот срок в его распоряжении будет – должен быть, потому что иначе просто нельзя.

Выйдя из самолета, он испытал легкое разочарование. Вместо передвижного трапа, на который почему-то рассчитывал, он очутился в узком посадочном коридоре с глухими белыми стенами – еще один признак изменений, вызванных наступлением цивилизации и стремительно делающих мир неузнаваемым для тех, кто, как насекомое в янтаре, застрял во второй половине прошлого века.

Длинный белый коридор напоминал кишку; отогнав неуместную мысль о том, что в таком случае должны олицетворять собой движущиеся по нему плотной массой пассажиры, господин Альварес поправил на плече ремень саквояжа и примкнул к попутчикам, поскольку выбора все равно не было.

Очутившись у стойки паспортного и таможенного контроля, он, наконец, понял, для чего на самом деле предназначена только что оставшаяся позади белая пластиковая кишка. Считается, что она служит для обеспечения безопасности пассажиров при посадке и высадке из самолета. Спорить с этим трудно, да и незачем; просто каждому предмету, если постараться, можно найти другое применение. Передвижные посадочные коридоры, соединяющие самолеты с пассажирскими терминалами современных аэропортов, эффективно оберегают пассажиров от дождя, ветра, снега, а заодно и от вполне реальной возможности переломать кости, по неосторожности или спьяну сверзившись с крутого трапа. Но столь же эффективно эти стыковочные модули лишают человека свободы маневра: с того мгновения, как стюардесса закроет люк за последним пассажиром, он может двигаться вперед и только вперед – даже в том случае, если, как Антонио Альварес в данный момент, вдруг осознал, что вперед ему уже не надо. «Рыбка передом плывет и назад не отдает» – так, помнится, они говорили в детстве, правда по другому поводу.

У самого прохода в ограждении, что отделяло символический островок нейтральной зоны от территории Российской Федерации, затесавшись в толпу встречающих, но отчего-то даже зрительно с ней не смешавшись, стояли четверо молодых, рослых, ладно скроенных и крепко сбитых мужчин. Они стояли порознь и никак не общались между собой, но почему-то сразу чувствовалось, что это группа – хорошо, если группа захвата, а не ликвидации. Спортивные куртки, джинсы, удобная обувь – все четверо были одеты буднично и просто, и заподозрить в них группу наделенных некими особыми полномочиями лиц не мог бы никто, кроме того, по чью душу они явились. Для стороннего наблюдателя это были просто четыре случайных человека в толпе, но Альварес не был для них посторонним. Он видел, что все четверо, не сводя глаз, смотрят прямо на него, и усилием воли подавил инстинктивное желание оглядеться в поисках пути к отступлению. Озираться было бесполезно: таких путей не существовало. Конечно, здесь был уже не узкий коридор с глухими белыми стенами, а зал таможенного досмотра, где смертельно больной человек мог немножечко побегать, прежде чем его поймают и уложат носом в пол, заломив за спину руки. Но подобная выходка была бесполезной, недостойной, да и выглядела бы достаточно нелепо. Поэтому, а еще потому, что все это опять могло быть плодом его не ко времени разгулявшегося воображения, он решил не дергаться. Старая китайская мудрость гласит: «Если насилие неизбежно, расслабься и получай удовольствие».

К тому же он мало что терял, жаль было только, что все-таки не успел привести в порядок дела.

Когда, без проблем пройдя паспортный и таможенный контроль, он миновал проход в ограждении, те, кто его встречал, вполне незаметно очутились рядом – один справа, один слева, и еще по одному спереди и сзади.

– Господин Альварес, – по-русски обратился к нему тот, что спереди, – вам придется проехать с нами.

– Что происходит? – спросил он по-испански.

– Хватит ломать комедию, Французов, – сказал тот, что слева, вынимая из нагрудного кармашка коленкоровую книжицу с тисненной золотом надписью: «Федеральная служба безопасности». – Сам знаешь, «ке паса». Сколь веревочке ни виться… Не ломайся, а то сделаем больно.

А тот, что стоял справа, без слов защелкнул на запястье господина Альвареса вороненый браслет наручников. Второй браслет был застегнут на его левой руке.

– Сто лет не ходил за ручку с человеком одного со мной пола, – перейдя на родной язык, сообщил ему господин Альварес, гадая, куда его сейчас повезут – на Лубянку или в ближайший песчаный карьер. – Как в детском саду: разобраться по парам…

– Разговорчивый, – с удовлетворением заметил один из оперативников.

– Значит, у следака с ним проблем не будет, – предположил второй. – Двигай вперед, шутник. И без фокусов.

Тесной дружеской компанией они пересекли просторный вестибюль пассажирского терминала. Стеклянные двери автоматически раздвинулись перед ними, и господин Альварес полной грудью вдохнул парной, влажный после недавней грозы, пахнущий озоном и выхлопными газами воздух Москвы. Вдоль бордюров и в стыках тротуарных плит еще темнели полоски влаги, зеркальные стекла терминала горели малиновым огнем, отражая закатное солнце. На мгновение ему стало жаль, что он уже никогда не вдохнет чистый, как вода в горном ручье, воздух своего аргентинского поместья, не проедется верхом по зеленым холмам и не выйдет в море под парусом, но сожаление было недолгим: снявши голову, по волосам не плачут.

И в конце-то концов, он был дома – несмотря ни на что, дома.

Они неторопливо шли сквозь прохладный, напоенный запахами прели и разогретой солнцем листвы сумрак вековой дубравы, по пружинящему, скользкому ковру из желудей, которых здесь было видимо-невидимо – миллионы, наверное, а может быть, и миллиарды. Заслонившие небо раскидистые кроны слабо шелестели под легкими порывами верхового ветра; птиц слышно не было – их распугали выстрелы, время от времени звонко бахавшие в отдалении.

– И когда он уже настреляется? – недовольно проворчал Владимир Николаевич Винников, покосившись в ту сторону, откуда доносилась пальба.

Его карабин дулом вниз висел на плече и выглядел так же ненужно и неуместно, как если бы это была клюшка для гольфа или увешанный блестящей мишурой картонный трезубец ряженого Нептуна. Необмятый камуфляжный костюм, охотничья жилетка со множеством карманов и кожаный пояс с подсумками сидели на заместителе генерального прокурора, как на пугале, придавая ему нелепый, клоунский вид. Шагавший рядом депутат Беглов был одет точно так же, но выглядел, напротив, так, словно родился в этом мужественном наряде воина и добытчика. Он был вооружен дорогой двустволкой, которую, как заправский охотник, нес переломленной на сгибе локтя. Из патронников, поблескивая, торчали латунные донышки гильз. Патроны были заряжены разрывными пулями. К охоте Илья Григорьевич Беглов относился весьма прохладно, но знал, что ненароком выскочивший из чащи прямо перед носом подранок вряд ли станет интересоваться его личным отношением к убийству ради забавы, и был готов, как нынче принято выражаться, дать адекватный ответ на вызовы современности. На Винникова с его нарезным карабином в этом плане рассчитывать не приходилось, и, ведя светскую беседу, Илья Григорьевич не забывал внимательно посматривать по сторонам.