Удар молнии - Виктор Кнут Страница 9

Утром на огороды, действительно набежало немало народу. В основном пенсионного возраста, они азартно копались на грядках и с подозрением оценивали мою разбитую рожу. Но желания позадавать мне вопросы никто не выказывал.

До трех часов, расстелив на земле одеяло, я загорал и перечитывал Пикуля. Потом наскоро пообедал, накормил до отвала собаку, налил «на потом» ей целую миску куриного супа и долго не мог решить, стоит ли запереть Бакса в будке. «Еще нагадит», — подумал я и в результате никак не мог отделаться от него, отправившись на работу.

— Баксик, милый, возвращайся назад, сторожи дом, — уговаривал я стаффордшира, и он наконец меня понял, обиделся и поплелся к своей конуре.

А я заспешил к остановке, в десятый раз проверяя, не забыл ли сигареты и спички. И, самое главное, проездной на автобус.

* * *

На работе меня сразу послали в нокаут. Сообщением о том, что работаю здесь последнюю смену.

— Хватит. Попьянствовал, и довольно. Отработаешь нынче и убирайся отсюдова к черту. — Начальник охраны разглядывал мою покарябанную физиономию. Старый потомственный большевик, подполковник в отставке. Взывать к его милости было все равно, что пытаться пробить кулаком бетонную стену.

— Хорошо.

Хотя; чего уж хорошего. Работа (даже такая работа) была для меня единственным шансом зацепиться за эту жизнь. А теперь — все. Действительно, все! Пора вязать себе петлю. Или готовить бритву — для вскрытия вен.

Я сидел у себя в сторожке и, не понимая ни слова, пытался читать засаленную газету, покрывавшую стол. Потом поднялся и пошел в обход территории. Следом увязался один из ротвейлеров и всю дорогу приставал ко мне с палкой: «Поиграй, мол, со мной, мне так скучно». Я тупо швырял палку, и он, вихляя откормленной задницей, радостно пылил за ней по дорожке. И снова путался под ногами, подкладывая палку у меня на пути. Ближе к вечеру, когда уже спала жара и солнце заметно приблизилось к горизонту, Иосиф Давидович пригласил меня выпить кофе. Бывший искусствовед, оказавшийся в одночасье не у дел старый еврей с манерами аристократа и двумя сыновьями, удравшими почему-то в Голландию, а не в Израиль, и совершенно забывшими про своего отца, он год назад похоронил жену и теперь подрабатывал к пенсии, охраняя теплицы, совсем не ради жалких четырехсот рублей здешней зарплаты, а потому, что просто не умел жить без работы. В отличие от меня, он даже в рот не брал алкоголя, но всегда сочувственно относился к моему пороку и часто спасал меня, выдавая десять рублей на опохмелку. Зная, что назад он их никогда не получит. Вот и говори после этого: «Жидовские морды!»

— Слава, вы допустили одну ошибку, а я, старый дурак, за вами не уследил. — Иосиф Давидович развернул фольгу и обнажил десяток нехитрых бутербродов с селедкой. — Угощайтесь, пожалуйста. Так вот, вы в прошлую смену выпили и вместо того, чтобы лечь на диван, вышли на территорию. И, как назло, сразу пересеклись с генеральным. Не помните?

Я отрицательно покачал головой.

— Да, конечно. О чем я спрашиваю? В общем, вот вам результат. И здесь я, увы, ничем не могу помочь. — Иосиф Давидович сокрушенно развел руками. — Но вы не отчаивайтесь. Отчаиваться — это самое последнее дело. Обдумайте варианты, как бы вам бросить пить. Испытайте их. Может быть, что-нибудь выйдет. Не один, так другой…

Я не слушал его. Не интересно. Подобное мне говорили уже тысячу раз. Тот же Иосиф Давидович… Нет, не интересно. Я сидел и прики-* дывал, стоит ли выклянчить у него денег на «Льдинку». В последний раз. Устроить, так сказать, для себя отвальную.

Но просить денег я на этот раз постеснялся. Поблагодарил за бутерброды с селедкой, извинился и вышел на улицу. И бродил до утра, сбивая с кустов росу и лязгая зубами от холода. Когда у платформы «Аэропорт» загудели первые электрички, я вернулся в сторожку и, устроившись на диване, проспал до полудня.

И снова топтал территорию, проклиная жару и думая о том, что Лариса сейчас жарится в парке Победы на пляже. И снова запускал в кусты палку, а счастливый ротвейлер тащил ее мне обратно. Звонил домой: «Полина, дочка, передай маме, что у меня все нормально. Есть, конечно, небольшие проблемы. Расскажу о них в понедельник. Как у вас?… И отлично! До свидания, моя хорошая. Скучаю. Целую». Иосиф Давидович поил меня кофе и кормил уже зачерствевшими бутербродами. Потом, передав в пять часов смену, мы долго гуляли по Питеру. Он шел домой, я провожал его, — мне так не хотелось возвращаться на огороды! Правда, там меня, может быть, ждал стаффордшир. А может, он уже давно убежал? Не все ли равно? Если ждет — подождет еще пару часов.

Далеко-далеко гулко и долго рокотал гром, рокотал давно, но вокруг не было видно ни тучки. Чистое небо. И палящее солнце.

— Ладно, Слава. Удачи вам. — Иосиф Давидович протянул на прощание руку. — Если что, вы знаете, где я живу. Главное, не отчаивайтесь.

Я сказал:

— Постараюсь. — И быстро пошел к автобусной остановке. Потом обернулся. Иосиф стоял и смотрел мне вслед. И гремела гроза. Все ближе и ближе. Но я не мог понять, с какой стороны она надвигается. Только думал: «Хорошо бы успеть до ливня»…

Я прождал автобуса почти полчаса. А еще через десять минут он ввез меня в самое пекло: ни капли дождя, слепящие молнии, и. сразу следом за ними оглушительный треск.

— Во имя Отца и Сына… — проворно крестилась сидевшая напротив меня старушка.

Во все небо над нами раскинулась черная туча. Вокруг наступала ночь!

Я выскочил из автобуса на своей остановке. Предстояло еще перейти шоссе и пробежать километр до огорода. «Нет, до дождя не успеть, — думал я, пропуская машины. — Только бы не было града».

В автомобильном потоке образовалось окно, и я, еще раз посмотрев налево-направо, заспешил через шоссе. И…

На этом все кончилось. Почему-то мне показалось, что я угодил под колеса. Нет, даже не под колеса — под гусеницы огромного карьерного экскаватора, настолько тяжело меня вдавило в асфальт, размазало по его поверхности. Я ощущал, как распадаюсь на атомы, как прекращаю существовать в этом мире.

Я впитываюсь, словно дождь, в землю, и меня оттуда уже не достать. Я, как невесомый гелий, стремительно поднимаюсь вверх и растворяюсь в воздухе. Меня уже нет, осталась одна оболочка, неестественно скрючившаяся на самой середине шоссе. Ее осторожно объезжают машины. Некоторые останавливаются, и из них вылезают люди. Они спешат к оболочке, жадно пялятся на нее, возбужденно размахивая руками. Потом над ней наклоняется человек в милицейской форме. Потом…

Пустота… Бесконечность…

Старуха с косой улыбнулась, оскалив желтые зубы, и протянула мне руку. Я улыбнулся в ответ. И, развернувшись, пошел прочь. Не спеша. Сознавая, что Костлявая идет следом за мной. И не зная, готов ли ответить на ее ледяное рукопожатие. Я сомневался. Я не решался. Мне хотелось подумать. Уж больно неожиданным оказалось ее приглашение в гости.

— …И проклятые проститутки напоили их возбудителем, — продолжал Погосян. — Что тут начало-о-ось!..