Месть Акулы - Сергей Майоров Страница 9

Маша была симпатична Андрею ещё со времён её работы в милиции. Он занимал должность заместителя начальника 13-го отдела, она же входила в группу следаков, обслуживающих это подразделение, так что встречаться им доводилось почти каждый день. Андрей к ней долго присматривался, но проявлять инициативу не стал, поскольку к установлению длительных отношений не стремился, тогда как Маша производила впечатление девушки, слишком серьёзной для краткосрочного, не обязывающего к большему романа.

После освобождения Андрея все закрутилось очень быстро… Настолько быстро, что иной раз он задавался вопросом: нужно ли было так торопиться? Ответ мог прийти лишь с течением времени, но некоторые шероховатости были заметны уже сейчас. Они были обусловлены субъективным отношением Андрея к происходящему, в частности, разницей в их материальном положении. Назвать разницу значительной — сказать слишком мягко. Андрей зарабатывал чуть больше прожиточного минимума, необходимого мужчине трудоспособного возраста, в то время как доходы Ермаковой в удачные дни могли исчисляться сотнями долларов, а то и больше. Собственная квартира со всеми мыслимыми удобствами, новая иномарка, кредитные карточки и одежда из фирменных магазинов… Ничего этого Андрею, продолжай он оставаться на государственной оперативной работе, светить не могло. Взяток Акулов не брал, способностей к бизнесу, которым можно было бы обзавестись «на стороне», не имел. Давно усвоил, что относится к породе людей, которым надо работать за твёрдый оклад, а не заниматься предпринимательством, и хотел получать свой оклад именно в уголовном розыске, а не в службах безопасности частных коммерческих фирм или в конторе Дениса, куда при желании легко мог бы устроиться. Некоторые мужчины спокойно относятся к такому положению, когда их жены или подруги зарабатывают больше них самих, но Андрей на подобную роль согласиться не мог. Разорвать отношения с Машей, но остаться честным опером, которому ничего, кроме работы, не нужно? Наступить на горло собственной песне и уволиться, чтобы потом, как Денис, стучать кулаком по столу и орать: «Да таких отношений между коллегами, как в уголовке, нигде больше не встретишь! Имел я в… эти бабки! Знали бы, как хочется восстановиться…»? Уволиться несложно, и место денежное искать придётся не так уж и долго, но что будет с душой? Громкие слова? Может, и громкие: живут ведь люди и без милиции, даже те, кто в недалёком прошлом не мог себя представить вне системы, хотя и костерил её на каждом шагу. Живут и любят повторять, что уже не видят себя в прежнем качестве, демонстрируют нынешнее благополучие — нарочито и в то же время немного стесняясь; оказавшись в своём бывшем кабинете, садятся за бывший свой письменный стол — и поспешно освобождают место, когда входит новый сотрудник, молодой и ничем себя ещё на милицейском поприще не проявивший… Слушая разговоры о текущих делах, оживляются, когда могут сказать: «Мужики, в девяносто пятом году у нас была похожая ситуация. Мы тогда сделали так-то… А этот документ составляется следующим образом…» — и в то же время демонстративно отворачиваются или выходят перекурить, когда при них начинают обсуждать действительно серьёзные вопросы; со слегка болезненной улыбкой слушают, как кто-то другой, например, оставшийся в седле бывший напарник, рассказывает о громких, или прикольных эпизодах прошлых лет, в которых нынешний «гражданский» сыграл главную партию. Волгин побывал в шкуре «бывшего», три года провёл в «народном хозяйстве», заработал деньги и вернулся, чтобы снова пахать за нищенское подаяние, об увеличении которого сейчас даже говорить перестали. Военным и врачам с учителями регулярно что-то обещают, а про ментов — тишина, как будто хотят воплотить в жизнь старый анекдот про новобранца-гаишника, которого распекает начальник: «Ты почему третий месяц зарплату не получаешь? А ну, бегом в бухгалтерию!» — «Какая зарплата? Я думал: выдали пистолет, ксиву и жезл, а там крутись, как умеешь».

* * *

…Готовила Маша неважно, во всяком случае, значительно хуже Андрея, который имел явные способности к кулинарному делу. Будь у него побольше свободного времени, он занимался бы приготовлением пищи регулярно, благо и литературы по этой тематике, и самых разнообразных продуктов продаётся достаточно. Ужин, который она ему предложила, состоял из полуфабрикатов, приобретённых, правда, не в обычном универсаме, а в магазине для состоятельных покупателей. Далеко не всем адвокатам удаётся зарабатывать много и жить на широкую ногу, но Ермаковой везло. С самого начала она получила несколько прибыльных дел, а потом и клиентура соответствующая появилась, так что сейчас Маша могла выбирать, чем заниматься самостоятельно, а какие контракты переадресовать менее удачливым коллегам. Этическую сторону её профессии они ни разу не обсуждали, но Андрею хотелось верить, что она не практикует такие способы защиты, как подкуп свидетелей и судейских, поиск компромата для шантажа потерпевших, оплата нужного результата «независимым экспертам». Хотелось верить, но… Можно ли иметь такие доходы, действуя строго в рамках норм закона и морали? Вот и ещё один непростой аспект их взаимоотношений…

— Ты не передумал по поводу завтрашнего дня? — спросила Маша, когда они заканчивали ужин.

Андрей ответил, немного помедлив, хотя всё было решено давно и изменению не подлежало:

— Я не буду отмечать день рождения в широком кругу.

В принятии решения не последнюю роль сыграл материальный фактор. В двадцать девять лет признавать это было несколько горьковато.

— Да и кто входит в этот широкий круг? За два года многое изменилось. Мать и сестра, ты… Денис… Да ещё старый циник Волгин, с которым мы, наверное, просто раздавим бутылку в нашем кабинете вечером в понедельник.

— Мне казалось, что ещё недавно у тебя с ним возникали какие-то трения.

— А у кого их не было? Разве что у Евы с Адамом, да и то лишь по причине отсутствия опыта и возможности выбора. Ничего, мы притёрлись друг к другу. Иногда это даже бывает приятно.

— Он по-прежнему один?

— Да, холостякует.

— Ему это действительно нравится, или он тоскует по первой жене?

— Она была у него не первая, а единственная… Наверное, просто привык. Превратился в «Неуловимого Джо», которого не могут поймать только потому, что никто и не ловит. Не обращай внимания, я не злорадствую и не пытаюсь за глаза его унизить. По большому счёту, это даже не мои слова, а пересказ его собственных мыслей.

— Мне кажется, он много пьёт.

— Бывает, грешен. Хотя я уже и не помню, когда видел его по-настоящему пьяным в последний раз. Наверное, 5 октября.

— А День милиции вы разве не отмечали?

— Ты разве забыла, что я пришёл практически трезвым? Хотя и получилось это случайно… Странное дело, но сценарий десятого ноября каждый год повторяется. Поначалу все кричат, что это не наш праздник, что наш — только День уголовного розыска, и уверяют друг друга, что пить не будут, разве только символические сто граммов опрокинут, и всё… А потом нажираются, как обычно. Так было бы и сейчас, но пришлось заняться работой. Оторвали от праздничного стола. Ты забыла, как я рассказывал об этом?